Лили снова и снова лупила руками по рулю и орала. Когда боль в ладонях стала слишком сильной, она остановилась и прислонилась головой к окну. Казалось, что петли, удерживающие мозг в черепе, разболтались и он вот-вот вывалится. Пространство за глазами гудело и вибрировало. Лили зажмурила глаза и принялась разминать шею, считая в обратном порядке от двадцати. Когда она открыла глаза, в груди стало спокойнее, голова казалась меньше похожей на погремушку. Она подняла глаза: большая голубая дверь тюрьмы открылась и из нее вышла инспектор Оттолайн, а следом за ней сержант Диббс, высокий симпатичный детектив, с которым они с Джоном познакомились возле дома мисс Миллс.

Сердце пропустило удар. Возблагодарив судьбу за счастливую случайность, она пригнулась за руль и следила, как двое полицейских идут через парковку. Они шли быстро, но недостаточно. Лили хотелось крикнуть, чтобы они бежали к своей машине, что дорога каждая секунда. Но она молчала и пряталась, глядя, как они открывают двери очень чистой черной «Ауди А3». Она подождала, пока они выедут со стоянки, затем развернула «Мини» и поехала за ними, сохраняя безопасную дистанцию, чтобы они не заметили слежки.

Наши дни

За стенами фургона лежал словно вымерший лес.

Внутри Любовь гладила детей по головам. Прикосновение пальцев к их мягким волосикам успокаивало, но начиналась очередная мигрень и мрачные мысли гудели в голове, словно сбесившиеся пчелы. Если бы не Смирение, ничего этого не случилось бы. Спаситель не умер бы; они с Безнадежностью не были бы вынуждены покинуть общину и бежать в тот противный маленький коттедж, прятаться, словно отшельники, жить недожизнью, когда она проводила с дочерью лишь краткие визиты, а более длинные периоды в заботах о неблагодарном дарителе в этом фургоне, заманивая дарителей к себе вместо того, чтобы выезжать за ними; она не страдала бы от этих жутких мигреней и ужасной усталости, ставших следствием горя, которое она заставляла себя подавлять изо дня в день. Если бы Смирение не была уже мертва, она вздернула бы ее на том самом дереве, на котором повесилась их мать. Пуля в горло слишком быстрая и легкая смерть для нее. Смирение должна была страдать, как Любовь все эти девять лет.

— Что будем делать? — настороженно спросила Безмятежность.

Любовь посмотрела на дочь, свою красивую, умную дочь. Единственного оставшегося из «Вечной жизни» человека, кроме нее. Девять долгих, трудных лет они боролись за выживание. Деньги, которые она забрала из заначки в доме, позволили им сводить концы с концами. На черном рынке они купили фальшивые документы, поддельные дипломы и справку об отсутствии судимости для Безмятежности, чтобы она могла работать помощницей учителя и зарабатывать деньги. К счастью, они со Спасителем позаботились о том, чтобы подготовить укромное место на случай какой-нибудь беды, так что они с Безмятежностью бежали в розовый коттедж, но чтобы обеспечить безопасность, они украли фургон, и Любовь в основном жила в нем, а ее дочь одна жила в коттедже. Жизнь была весьма удручающей, но они работали вместе и продолжали свой путь к полному просветлению, зная, что однажды найдут способ и построят новую общину, которая будет даже чище, чем «Вечная жизнь».

И действительно, как бы она ни вымоталась и как бы сильно ни болела голова, Любовь не была готова признать поражение перед скверной; она никогда не будет к этому готова. И все же жизнь была далека от идеальной, и план пошел наперекосяк.

Если бы Безмятежность не убила того мужчину в лесу, им не пришлось бы возвращаться на ферму. Берч-клоуз наводнили полицейские, и из-за этого им пришлось бежать. Они не могли оставаться в коттедже, пока допрашивали каждого жителя. Рано или поздно полиция пришла бы и к ним, требуя ответов. Но Любовь не злилась на Безмятежность. Дочь поступила так, как считала лучшим. Все ошибаются. Даже она. Она совершила ошибку, когда потеряла бдительность со Смирением. Больше подобной ошибки она не повторит.

Возвращение на ферму было горько-сладким, но это идеальное место, чтобы избавиться от ненужного добра. Девять лет назад, когда разразилась катастрофа, полиция обыскивала ферму, но не смогла найти тело первой дающей. Колодец был оберегом, которым она намеревалась воспользоваться вновь. И чем больше Любовь думала об этом, тем больше ей нравилась идея вернуться на ферму, заново пережить юные годы в месте, где она впервые попробовала чистую кровь, отдала свою невинность Спасителю и на краткий миг увидела первый проблеск вечной жизни.

— Мама? — окликнула Безмятежность.

— Дай мне подумать.

Безмятежность покусывала нижнюю губу. Она волновалась, и небезосновательно.

Любовь согласилась, что использовать фею в качестве приманки, чтобы убедить мальчика прийти к ним по доброй воле, было хорошей идеей. Безмятежность ошибалась раньше, но Любовь дала ей второй шанс, и она выбрала хорошо. Ее дочь усердно работала, чтобы узнать Грегори Вудса. Усерднее, чем раньше. Она была убеждена, что он именно то, что им нужно, и выдвинула убедительный аргумент: он чудак, помешанный на феях, его травят, и дома он тоже несчастен, потому что его родители часто ссорятся. Безмятежность оказалась права насчет этого мальчика. Любовь знала это. Жаль только, что вместе с ним пришла его старшая сестра, Ханна.

Голову пронзила боль, и Любовь поморщилась. Сделав глоток очищенной воды, она нахмурилась на Безмятежность.

— Никто из нас не мог предвидеть, что за ним увяжется сестра или те мужчины погонят их в лес. Я понимаю, почему ты сочла хорошей идеей заткнуть свидетеля, но мне какое-то время нельзя появляться в коттедже. Тебе же скоро придется вернуться, чтобы не вызывать подозрений. Полиция все равно захочет тебя допросить.

— Прости, мама.

— Не извиняйся. Сосредоточься на том, как исправить свои ошибки.

Безмятежность кивнула.

— Что мне говорить, когда придет полиция?

— Скажи, что ходила в поход. У тебя не будет алиби, но и причин подозревать тебя нет. Думаю, нам не о чем беспокоиться. Полиция же никак не может узнать, что это ты сказала Грегори прийти на Берч-клоуз, да?

Безмятежность задумалась.

— Думаю, да.

— Хорошо.

Дочь грызла ноготь, вцепившись в косу, словно в спасательный круг. После смерти Спасителя коса стала для Безмятежности чем-то вроде любимой игрушки. Его гибель сильно повлияла на нее.

Любовь показала на Ханну. Девочке дали снотворное. Головы обоих детей лежали у нее на коленях.

— Нам придется освободить ее.

— Согласна. У нас нет выбора. Она слишком большая и упрямая, чтобы адаптироваться, — как-то слишком быстро ответила Безмятежность.

Любовь нахмурилась. Что-то в энтузиазме дочери напомнило Усердие, и это ей не понравилось. Освобождение ребенка не удовольствие. Это необходимость, ничего более. Но у нее нет сил на освобождение, так что этим придется заняться Безмятежности.