по инерции, замерло. Из рубки вырвались языки пламени.

– Горит! – заорал кто-то. – Смотрите, ребята прыгают!

С бортов подбитого катера в разные стороны посыпались солдаты. Тяжело плюхаясь в воду и лихорадочно загребая руками, они старались подальше отплыть от гибнущего судна. Дымясь, оно быстро кренилось на нос, готовое затонуть и увлечь за собой тех, кто окажется поблизости. Калабашкин разволновался.

– Подобрать бы хлопцев!

– Сиди, – дернул его Однокозов. – Тут недалеко, доплывут. Нам скорей до берега надо – это им главнейшая подмога!

– Приготовиться к высадке! – скомандовал Свят, вылезая из рубки. Он был без шинели, в каске. На поясе висело несколько гранат.

Два уцелевших катера почти одновременно достигли земли. Не доходя до берега, сбросили скорость и, замедлив бег, ткнулись в отмель.

– За мной! Вперед – в атаку! – прогремел Свят, первым перемахивая через борт.

Оказавшись по грудь в воде, высоко держа над головой автомат, капитан, подгоняемый волной, устремился к берегу. Солдаты не отставали. Выскочив на песчаную косу, они, стреляя на ходу, побежали к очерченной вспышками линии окопов.

Откуда-то сбоку бешено застрочил пулемет. Обернувшись, Однокозов заметил на невысоком холмике узкую черную щель дота. Из нее било пламя.

Подошли остальные корабли. Высадившись, солдаты лавиной хлынули на берег. Пробежав не более ста метров, десантники вынуждены были залечь в камнях, разбросанных за линией прибоя, ища укрытие от флангового огня.

Полетели гранаты. Цели они не достигали, рвались возле вражеских окопов, не причиняя противнику особого вреда. Такой же прок был и от стрельбы с кораблей. Японцы сидели в прочных укрытиях, а губительный фланговый огонь из дота надежно прижимал десант к земле.

Свят понимал: каждая упущенная сейчас минута уменьшает их шансы на успех. Надо поскорее сойтись с врагом вплотную. Но атаковать с фронта бессмысленно. Положишь половину отряда, а результат сомнителен. Необходим одновременный удар с фланга. Скальная гряда, выступающая слева из моря, круто поднималась из воды и огибала часть побережья позади линии вражеских окопов. Что, если воспользоваться этим путем? Противник оттуда удара не ждет. Скалы слишком отвесны и наверняка поросли мхом – ноги будут скользить… Но недаром же они, черт возьми, столько тренировались!

– Калинник, Виктор Макарыч! – позвал Свят. – Вон скалы, видишь? Пройти по ним сможешь?

– Попробую, – не очень уверенно отозвался тот.

– Надо!

– Понял.

– Возьмешь два взвода на левом фланге. Мы тем временем отвлечем внимание японцев демонстративной атакой с фронта.

– А как сладить с этим чертовым пулеметом? Перекосит же всех!

– Заткнем!

– Может, мне попробовать? Прежде приходилось.

– Действуй как я сказал! – отмахнулся Свят. – С пулеметом справимся сами. Общий сигнал атаки… У тебя есть ракетница? Держи мою. Дашь две красных. И – пошел!

Калинник мчался короткими перебежками, лавируя между камней. Над ухом посвистывали пули. Совсем близко разорвался снаряд. Калинник скатился в песчаную выемку и столкнулся с Толоконниковым. Тот лежал на краю ямы и, выставив вперед автомат, с остервенением посылал по доту очередь за очередью.

– Прекрати палить в белый свет! – разозлился Калинник. – Незачем патроны зря тратить!

– Как же быть? Не могу я без дела сидеть! – взорвался Толоконников.

На лице его была написана отчаянная решимость, готовность ко всему. На миг Калиннику стало жаль растерявшегося человека. Но только на миг. Прикажи сейчас Эргу погибнуть, поднимется и побежит. Но в этом послушании не мужество – обреченность. А кому она нужна? Хорошо, что в отряде есть Свят, умеющий думать за себя и за других. Что бы случилось с людьми, останься они под началом такого размазни?

– Вставай! Пошли со мной! – потребовал Калинник. – Организуем атаку частью сил во фланг. Свят приказал!

Последней фразы Толоконников будто не услышал и безропотно последовал за Калинником.

С высотки просматривалось все пространство от уреза воды до подножия сопки. Несколько крупных валунов да невысокий широколистный курильский бамбук, куцыми рощицами вползший на склон, – вот все, чем удастся воспользоваться для укрытия.

Сзади послышалось шуршание. Свят обернулся, увидел подползающего Калабашкина.

– Тебе чего? – спросил отрывисто.

– Разрешите, товарищ капитан? От пулемета нам жизни нет. Кладет и кладет ребят… Закупорить бы ему глотку!

– Согласен, надо. А как? Придумал?

– А мы природу в помощники возьмем.

– Объясни!

– Поглядите, товарищ капитан, солнышко встает, к тому же с подходящей нам стороны. За ним и пойдем.

Капитан сразу оценил предложение. Солдат говорил дело. Солнце поднималось над морем, и его косые лучи били в амбразуру дота. Ай да Калабашкин!

– Саперов дать, чтобы взрывчатку заложить?

– Не-ет, – мотнул головой солдат. – Одному сподручнее. Связками гранат обойдусь. А ежели положено для страховки, пускай Клим идет.

– Однокозов, что ли, дружок твой?

– Он самый.

Свят неожиданно ласково сжал Калабашкину плечо и сказал:

– Одобряю, валяйте. Мы вас, если что, огнем прикроем.

Солдаты ползли, с трудом продираясь сквозь плотные колючие заросли бамбука. Калабашкин двигался впереди. Несмотря на массивность, перемещался он быстро и ловко. Клима всегда удивляла в друге эта особенность. Обычно тот был неуклюж, смахивал вокруг себя предметы, которые другим даже сдвинуть было не под силу. Но стоило оказаться на поле боя, и Никита преображался. От неповоротливости не оставалось и следа; подкрасться к противнику он мог бесшумно, как кошка.

Однокозов едва успевал; из опасения отстать умудрился сразу же порезать обе руки об острые бамбуковые листья. На ладонях выступила кровь, и он, чертыхаясь, слизывал ее.

Пулеметные очереди, проносящиеся над головами, образовали своеобразный потолок, выше которого подыматься было смертельно. Они замирали, вжимались в землю, пока снова не наступала сомнительная кратковременная тишина. Солнце действительно оказалось их верным союзником. Оно слепило японцев, засевших в доте, и те не замечали подползавших десантников, хотя расстояние между ними неуклонно сокращалось. Весь отряд, затаившись, наблюдал за смельчаками.

…Заросли бамбука оборвались, когда до дота оставалось не более семидесяти метров. Впереди лежала непристойно нагая, без единого бугорка и травинки, полоса земли.

– Дальше незаметно не проберемся, – шепнул Однокозов, подползая к лежащему за валуном Калабашкину.

– Знали, что делать, все кустики подчистую слизнули, – отозвался тот, – предусмотрительные, сволочи. Давай так. Возьми на прицел амбразуру. Как я вскочу – стреляй. До мертвого пространства метров двадцать, не больше. Добегу!

– А если нет?

– Что значит «нет»?.. Сказал, добегу!

Калабашкин привстал и, прижимая к груди две связки гранат, рванулся вперед. Однокозов дал по амбразуре длинную очередь. Пули, оставляя щербины, взбили вокруг нее бетонную пыль.

«Проскочит!» – обрадованно подумал Однокозов, и в ту же секунду амбразура плеснула огнем. Калабашкин споткнулся, пробежал несколько шагов, упал. Попытался приподняться – не смог. Замер, будто бегун, приготовившийся к финишному рывку.

– Никита! – в отчаянии закричал Однокозов. – Держись!

Не отдавая себе отчета, Клим вскочил. С берега