– Самолет с Новодворским на борту час назад приземлилсяв Шереметьево. Сейчас его лимузин несется по Рублевскому шоссе, как крылатаяракета юсовцев, нацеленная на Кремль.

Я покосился на министров, все трудятся за компами,переговариваются вполголоса, на сообщение Карашахина только Каганов сказал сдосадой:

– Везде успевает… Хотя бы по бабам больше ходил.

– Что ему бабы, – ответил Карашахин.

– Да, – согласился Каганов, – ощущение власти– больше, чем оргазм. Это оргазм, что длится годы.

Я покосился с немалым удивлением. В самом деле так думаетили же острит? У меня от этого непрерывного оргазма язва желудка, предынфакт ипредынсульт, раздерганные нервы, куча болезней, брошенная на полдороге научнаямонография.

– Россия, – произнес Шандырин и посмотрел посторонам, многие ли слышат его великолепную мысль, – это музей комбинацийиз трех пальцев. Это великая страна, у которой только две беды, а остальное –«временные трудности». И хотя в России демократия все еще в противозачаточномсостоянии, все же это страна благородных и честных людей, девиз которых: нимне, ни тебе – зато поровну!

Агутин, министр сельского хозяйства, заржал позже всех,долго врубался, зато его раскатистый гогот долго и мощно сотрясал стены.

– Для России важен размах, – заявил он, – ане какой-то там сраный результат! У нас вообще удивительная страна: Новый годначинаем встречать где-то на Дальнем Востоке, а заканчиваем где-то под столом.И несмотря на всеобщие катастрофы в мире, наших Бог бережет, вот сегодня, яслышал, возле Мадагаскара потерпел крушение российский рыболовный траулер«Непотопляемый». Команда, пьянствовавшая во Владивостоке, абсолютно непострадала. А если бы это был какой-нибудь немецкий траулер?

Они хохотали, Убийло сказал глубокомысленно:

– В России что не тонет, то огнем горит. Так что утраулера все впереди. В парижской Палате мер и весов хранится бутылка русскойводки, как эталон единицы измерения работы и заработка. Но иностранцам этого непонять, ведь только в России «угу» обозначает «спасибо», «ой!» переводится как«извините!», а кусок хлеба является вторым столовым прибором. Вообще русскийчеловек славится своим умением находить выход из самых трудных ситуаций… но ещеболее он славится своим умением находить туда вход.

Павлов морщился все сильнее, наконец поднялся, в глазахнегодование, я уже ждал, что скажет что-то вроде: «Стыдно, господа! Стыдно надсвоей страной глумиться!», но Павлов лишь фыркнул еще раз и пересел к Окуневу,вроде бы нейтралу. Окунев, правда, вроде и подпевала Новодворскому, но иногдаделает неожиданные прыжки от демократической линии партии, так что с ним, можетбыть, потеряно еще не совсем все. Агутин и Убийло не поймут, Россию давно неназывают своей страной, для них она – «эта страна», а сами они лишь в наказаниеза грехи родителей родились среди этих ужасных людей, среди варварства иразгильдяйства, где заборы делают из досок, а мебель – из опилок, гдепо-прежнему две проблемы: кто у власти и дороги, но зато вместо двух ужепривычных бед сразу три: дураки, дороги и дураки, указывающие дорогу. Особенноопасны те, которые указывают дорогу к светлому будущему.

Где-то вспыхнул смешок, но жиденький, неуверенный. Я огляделвсех вовсе не орлиным взором, этого не умею, но в кабинете несвойственная емунапряженность, все умолкли непривычно быстро. Я проговорил невесело:

– Вижу, всех вас тряхнуло… Даже банановой кожурой неочень бросаетесь. Впервые мы перед таким сверхстратегическим выбором: сдаватьсякобызам или нет?.. Не Штатам, не марсианам с их атомными НЛО, а просто кобызам…но мы в самом деле решаем сейчас этот вопрос. Более того, мы решаем, бытьвообще России или нет. Я это говорил в прошлый раз, две недели назад, теперь жеповторяю: от сегодняшнего заседания зависит очень многое. Не только в России,но и на всей планете.

Шандырин огляделся, вздернул брови:

– Нет премьера, нет силовиков… Это ничего, что в неполномсоставе?

– Новодворский звонил из самолета, – сообщиля, – Всеволод Лагунович сообщил, что он уже подъезжает к Кремлю. Прямо скорабля на…

– …баб, – ввернул Убийло, добавил виновато: –Простите, сорвалось. Как я мог такое на уважаемого Валерия Гапоновича, которыйна бабс и не смотрит, у него оргазм, только когда кого-нибудь из нас…

– Извращенец, – буркнул Шандырин.

– Политик, – возразил Убийло. – ДмитрийДмитриевич, а как насчет силовиков? Будут?

– Громов готовит войска к военным учениям, –напомнил я. – Как вы знаете, на севере Рязанской области запланированыманевры, прибудут военные наблюдатели из НАТО, надо, чтобы наши не опозорились…А Сигуранцев и Босенко могут и прибыть, если уже справились. Хотя, собственно,эта проблема больше для нас, а не для силовиков. Силовикам делать пока чтонечего, это больше философская проблема.

На меня пахнуло теплом и тем чувством, что называетсяоблегчением. Это же какое счастье, когда не надо принимать реальных решений, закоторые несешь ответственность, а философские… так у нас вообще странафилософов: возле каждого пивного ларька с десяток мудрецов, что обсуждают, какповысить нравственность, как бороться с детской преступностью, как улучшитьжизнь в Кении…

Только вечно подозрительный Павлов проворчал:

– От ваших слов, господин президент, мороз по шкуре ивсем ее окрестностям. Как будто мы александромакедонские какие… ВонНоводворский как, известно, Наполеон даже, но мы-то эти судьбоносные решениялучше бы на ваши демократьи плечи.

– Я тоже не Наполеон и не Чингисхан, – ответиля. – Я ж демократ, а это значит, как все. Как весь народ. Как весь нашбезропотный и богобоязненный, покорный и незлобивый… который страшен бываеттолько совсем припертый к стене, но и тогда его можно убедить самомузарезаться, у нас теперь такие мощные средства пропаганды!

Каганов сказал значительно:

– Мы должны думать о человечестве. Да, немного жальэтих русских и эту страну, однако… если подумать, если вспомнить историю,сколько народов просто исчезло, уступив земли более приспособленным?.. Можновспоминать древнейшую историю, где филистимляне уступили земли иудеям, а можновзглянуть и на земли нашей России, где сменялись киммерийцы, скифы, хазары,печенеги, половцы, обры, даже та масса племен полян, древлян и всяких болотичей– все это исчезло, ушло, уступив место народу, что сложился меньше чем двестилет назад! Мы тоже, как народ, не вечные. Русские исчерпали себя, должны прийтиболее сильные, пассионарные, яростные, цепкие, живучие, выживаемые.

Агутин сказал тоскливо:

– Эх… кому уступать приходится? Кобызам. Наши предки вгробах переворачиваются. Добро бы каким-то цивилизованным… Ну, французамвсяким, англичанам, хотя бы немцам… Вон жили немцы на Поволжье, на Украине –хотя бы кто слово сказал против!