Тибо открыл рот, но Клеман поднял руку и продолжал:

– Знаю, знаю, сир. Вам нужен человек, который сохранил способность удивляться. Эрудит, но не сухарь. Иными словами, иголка в стоге сена. Представьте себе, я знаю такого человека: это Блез, мой племянник. Юнец шестидесяти лет. Страстный рыболов, ловит рыбу на муху.

– На муху?

– В том числе. Вы найдете его в психиатрической лечебнице Северного плоскогорья.

– В лечебнице?

– Он там работает. Наблюдает за безумцами, чтобы понять, что такое норма. Хотя, между нами говоря, норма – весьма странное понятие. В общем, он был и остался добряком Блезом. Симпатяга. Прозорливец. Широкая душа. Детей нет. Жены, насколько я знаю, тоже. Кстати, о женах, Тибо, – прибавил Клеман, вперив серые глаза-буравчики в голубые глаза короля. – Твоя жена тоже очень проницательна. Так мне кажется. Ты ничего не выиграешь, если и дальше будешь держать ее во тьме неведения.

– Почему во тьме? – заинтересовался Лисандр.

– Потому что неведение – беспросветная тьма, – туманно ответил Клеман, а Тибо заерзал на стуле. – Ну так что? Договорились? Я немедленно напишу Блезу письмо. Сыграю на его чувствительных струнках.

Очевидно, Клеман написал убедительное письмо, потому что Блез ответил, что готов сменить профессию. Пообещал прибыть во дворец, как только найдет себе замену в лечебнице. А пока пусть Лисандр продолжает ходить в школу.

У Лисандра в школе куда лучше пошла арифметика, поскольку он считал дни, часы и минуты до своего освобождения.

Рано или поздно все тайное становится явным. Тайну Краеугольного Камня открыл Эме не адмирал, не капитан, не Тибо и даже не герцог Овсянский, который едва не сболтнул ее.

Настал день, и она выплыла наружу благодаря самому молчаливому на свете человеку в самой тихой части дворца.

Библиотека напоминала корабельную каюту кессонным потолком, окнами с частым переплетом и стеклом бутылочного цвета. Поскрипывали половицы. От пожелтевших страниц пахло пылью и плесенью. Все сведения о природе и человеке хранились в строгом порядке на полках, тянувшихся вдоль стен от пола до потолка. Каждая книга – вселенная, запечатленная на бумаге, странствие в неизведанное.

Элизабет исполнила обещание, данное кузену, и повела Эму гулять. Она показала ей королевское водохранилище, лесок возле часовни, рощу, где живут олени. Показала прекрасный витраж в коридоре-тупике, плакучую иву у пруда, бумажки с молитвами, которые засовывали в стены между камней, корень солодки, похожий на гнома, поляну с дикими орхидеями. Оставалось осмотреть библиотеку.

Октябрьским утром Элизабет отворила тяжелую дверь, разулась на пороге, вошла и поискала глазами кота Олафа. Он, свернувшись клубком, грелся на солнышке.

– Добро пожаловать в мое убежище, ваше величество.

– Здесь настоящий рай!

– Тибо сказал, что вы зарабатывали на жизнь тем, что писали письма, ваше величество.

– Да, для неграмотных. Записывала то, что мне говорили.

– Как это интересно, должно быть!

– Люди редко говорят правду.

Эма опустилась в кресло. Ей показалось, что встать из него невозможно – такое оно глубокое. Королева тоже сняла туфли, они ее стесняли не меньше правил этикета.

– Окажи мне милость, Элизабет, называй меня по имени, когда мы с тобой наедине. Согласна? И обращайся ко мне на «ты», хорошо?

Элизабет не ответила и взяла на колени Олафа. Эма помолчала, вздохнула и снова заговорила:

– Спокойно тут у тебя, и на острове тишь да гладь. Во всяком случае, так считается. – Эма снова вздохнула. – Если честно, мне что-то не верится в череду добрых королей, в долгие века сплошной справедливости.

– Справедливость – закон природы. Что бы ни происходило, побеждает справедливость.

– Элизабет! Ты знаешь не хуже меня: повсюду в мире на троне тираны и нет никакой справедливости!

Олафу не понравился разговор, он спрыгнул и отправился греться на солнышке. Эма уже ругала себя за то, что заговорила так откровенно. Она откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Ей на лоб лег зеленый блик.

– Наверное, я вам просто завидую, – прибавила она, – потому что сама не умею быть беззаботной.

Элизабет вглядывалась в прекрасное и необычное лицо королевы. Красота словно не принадлежала одной только Эме – ее выносило, выстрадало множество поколений, не сдавшись, не покорившись. Эма воплощала свой народ – его боль, его стойкость, его силу. Если был на свете человек, способный выжить среди мрака безнадежности, – то это именно она, королева, сидящая перед Элизабет. Кузина короля внезапно почувствовала, что не должна ничего от нее скрывать. Эма права: не было веков сплошной справедливости. У счастливого королевства свое огромное несчастье. С самого начала Элизабет, разговаривая с Эмой, чувствовала себя лгуньей. Она показывала ей все, что можно увидеть, но о том, что нужно услышать, умалчивала.

– Ваше величество, могу я вам рассказать одну историю? – спросила Элизабет дрогнувшим голосом.

– Только без «величества» и без «вам».

– Могу я… рассказать тебе легенду о Краеугольном Камне?

– Легенду? Конечно!

Легенды, которую собиралась рассказать Элизабет, не было ни в одной книге библиотеки. Дети королевства узнавали ее в школе и давали клятву не пересказывать чужакам. Тихий рассказ Элизабет – нарушение клятвы.

«Ламберу, королю Бержерака, два сына были дороже драгоценных камней в короне. Когда пришел его смертный час, он призвал их к себе и сказал, что передает власть старшему, Петру. Но Петр отказался от престола. Он полюбил пастушку Лидию и больше всего на свете хотел жить с ней вместе среди простых людей. Король Ламбер разгневался и отправил сына с возлюбленной в изгнание на далекий остров, который слыл необитаемым, куда никто не попадал по доброй воле.

В июньский день Петр и Лидия покинули Бержерак. Вместе с ними пожелали отплыть двести мужчин и двести женщин. Они взяли с собой необходимый скарб и домашних животных. Изгнанникам пришлось трижды обогнуть остров, прежде чем они нашли пролив, ведущий в бухту. Берег, к которому они причалили, был усыпан камнями. Они окрестили бухту Овечьей – в честь жены короля Лидии, потому что она была пастушкой. Они возвели дворец на холме, и Петр наделил землей каждого из своих спутников. Лето на острове было нестерпимо жарким, зима ледяной, земля каменистой и неплодородной, и все-таки, помогая друг другу, они выжили. Прошло пять лет, и в мае Лидия подарила супругу близнецов, девочку Ариэль и мальчика Томаса. Весь остров радовался счастливому событию».

Элизабет замолчала. Сейчас придет беда. Она посмотрела на Эму, та обратилась в слух.

«Наступила зима. Лютая. Камни трескались от холода. Голодные волки кружили у человеческого жилья. Однажды ночью они проникли во дворец и украли малютку Ариэль.