думаю иначе. Решил прислушиваться к собственному голосу, идущему из глубин моего существа. Он говорил, что есть мое тело и есть я. Телом я связан с природой, но я не весь заключен в теле. Едва подумав об этом, я увидел изучающий, угрожающий, даже убийственный взгляд Кантебиле.

– Много лет назад, – сказал я, – в книжках с картинками был хулиганистый мальчишка по прозвищу Сорванец Амброуз. Тогда Ринальдо Кантебиле еще на свете не было. Теперь он есть, но не должен строить из себя сорванца и хулигана. Все, я ухожу.

– Постой, как насчет нашей диссертации?

– Какое мне до нее дело?

– Через несколько дней Люси возвращается из Невады.

Я промолчал. Через несколько дней я буду за границей, в безопасности, вдали от этого помешанного, хотя, вероятно, среди других помешанных.

– И еще, – сказал Кантебиле. – Можешь трахнуть Полли, только предупреди заранее. Иначе – не смей.

– Не посмею.

Кантебиле остался в ванной, думаю, доставал пули из мусорной корзины. В кухне Полли уже поставила на стол йогурт и крутое яйцо.

– Вот что, – сказала она. – Не связывайтесь с ширпотребом. Рональд в этих делах здорово прогорает.

– А он знает об этом?

– Еще бы!

– Значит, он привлекает новых инвесторов, чтобы возместить собственные убытки?

– Кто его знает. У него никогда ничего не поймешь… Что это за медаль у вас на стене? Такая красивая.

– Это меня французы наградили, а рамку одна знакомая сделала. Она декоратор, специалист по интерьеру. Собственно говоря, эта награда какой-то низшей степени. Обычно у ордена Почетного легиона красная лента – так мне один француз объяснил, – а у меня зеленая. Такие ордена дают свиноводам и тем, кто изобретает мусорные ящики. Сам он никогда не видел зеленую ленту, сказал, что эта, наверное, за заслуги в области сельского хозяйства.

– Это было нехорошо с его стороны – так говорить, – заключила Полли.

* * *

Рената приехала точно в назначенный срок. Она не заглушила мотор своего старенького желтого «понтиака», дожидаясь, пока я спущусь. Я пожал руку Полли, бросил Кантебиле «Увидимся!» и нырнул в машину, захлопнув за собой дверцу со словами: «Поехали!» Они даже не успели разглядеть Ренату. Мне не хотелось знакомить их.

На Ренате была фиолетовая фетровая шляпка фасона семнадцатого века, какую увидишь разве что на картинах Франса Хальса. Тулья ее доходила до потолка кабины. Волосы у Ренаты сегодня были распущены по плечам, но я предпочитаю пучок, чтобы любоваться линией ее шеи.

– Кто эти твои знакомые и зачем такая спешка?

– Это Кантебиле, тот самый, который раздолбал мою машину.

– Ну? Жаль, что я не знала. А это его жена?

– Нет, жена у него в отъезде.

– Я видела, как они вышли через холл. Она штучка что надо. Он тоже интересный мужчина.

– Он сгорает от желания познакомиться с тобой. Видела, как он тыкался в окно, чтобы разглядеть тебя?

– Это тебя беспокоит?

– Он только что предложил кокнуть Денизу.

– То есть как – кокнуть? – Рената засмеялась.

– А так. Есть, говорит, у него знакомый механик, наемный убийца. Предлагает свои услуги. Теперь это дело обычное.

– Это он понарошку.

– Надеюсь. Но с другой стороны, мой «мерседес» – в ремонтной мастерской.

– Хотя Денизу стоило бы того…

– Она кого хочешь в гроб вгонит, это факт, – сказал я. – Мне смешно, когда я читаю, как старик Карамазов, узнав о кончине жены, выбежал на улицу и закричал, что померла стерва. Но Дениза не трагический, а комический персонаж, – продолжал Ситрин, лектор-наставник. – Зачем ей умирать из-за меня? Девочкам нужна мать – это главное. Глупо слышать от людей: «умирать», «убивать». Они понятия не имеют, что говорят. Хорошо, если один из тысячи хоть что-то понимает о смерти.

– Что сегодня будет в суде – как ты думаешь?

– Ничего нового. Навалятся, как всегда, скопом и начнут валтузить, как мы говорили в школе, а я буду защищать свое человеческое достоинство.

– Тебе не надоело носиться со своим достоинством? Ты – сплошь человеческое достоинство, но верх берут они. Нашел бы какой-нибудь способ одолеть их – вот было бы здорово! Ага, вон на углу и моя клиентка. Похожа на борца-тяжеловеса, правда? Тебе не обязательно забавлять ее разговорами. Она сама кого хочешь заговорит. Отключись, подумай о чем-нибудь приятном, и все… Господи, если она и сегодня не выберет диванную обивку, задушу ее голыми руками.

Грузная, в черно-белом поплиновом пальто в крупный горох, обтягивающем грудь (не часто увидишь такие формы!), Фанни Сандерленд втиснулась на переднее сиденье. Я переместился назад, предупредив ее, что у нее под ногами, под листом жести, дыра. Тяжелые образцы товаров бывшего Ренатиного мужа-коммивояжера протерли пол в «понтиаке».

– Сожалею, – сказала Рената, – но наш «мерседес» в ремонте.

Недавно я начал делать упражнения, помогающие выработать дисциплину ума, и они уже приносили хорошие результаты. Непременные условия дисциплинированности ума – это никаких треволнений, полный покой, уравновешенность. Я постоянно твердил себе: «Спокойнее, спокойнее!» – так же как на корте повторял: «Танцуй! Танцуй!» Самовнушение всегда помогает. Воля связывает человеческую душу с объективной реальностью. Именно благодаря воле душа освобождается от житейского сора и пустых мечтаний. Но совет отключиться, подумать о чем-нибудь приятном был дан Ренатой не без язвительного намека. Она донимала меня Дорис, дочерью доктора Шельдта, антропософа, у которого я усваивал начала этого учения. Жутко ревновала меня к ней. «Знаю я эту девчонку-дешевку! – восклицала она. – Только о том и думает, чтобы забраться к тебе в постель». Но Рената сама виновата в том, что я привязался к Дорис.

Дело в том, что Рената и ее маман, сеньора, решили преподать мне урок. Однажды они пригласили меня на ужин. Я прихожу, звоню в дверь, никто не открывает. У Ренаты кто-то был. Я не видел ее несколько месяцев и так горевал, что не мог быть один. Напросился жить к Джорджу Суиблу, спал у него на диване. По ночам часто просыпался в слезах. Разбуженный Джордж в помятых пижамных штанах, едва прикрывающих его мощные ноги, зажигал свет. Один раз он изрек:

– Можно только уважать человека, который в пятьдесят лет ревет из-за девчонки!

– Какого черта! О чем ты говоришь? Я последний идиот. О Боже, какой стыд! Так не может больше продолжаться.

Рената связалась с одним типом по имени Флонзейли…

Впрочем, не буду забегать вперед.

Я сидел позади двух благоухающих, оживленно болтающих друг с другом дам. Мы свернули на Сорок седьмую улицу, отделявшую Кенвуд, где жили богатые, от Оуквуда, где жили бедные, проехали пивную, закрытую после того, как одному из посетителей из-за восьми долларов нанесли двадцать ножевых ран. Это сделали те, кого Кантебиле назвал ребятами-сорвиголовами. Где сейчас потерпевший? Покоится