горите, либо гниете. Старик Бине, французский психолог, установил, что в состоянии истерики у людей в пятьдесят раз повышается энергия, выносливость, активность, острота восприятия, творческое начало. Или, как говорил Уильям Джеймс, люди живут тогда, когда живут на пределе сил. Это сродни Wille zur Macht, ницшеанской «воли к власти». Допустим, вы отталкиваетесь от посылки, что скука – это своего рода боль, вызванная нерастраченными силами, боль от упущенных возможностей и неиспользованных способностей; она всегда сопровождается надеждами на полную реализацию этих способностей. (Я стараюсь не впасть в социологический стиль.) Ничего путного чистота помыслов не приносит, она и есть источник раздражительности, равнодушия и скуки. Людей, наделенных сильными чувствами, острым умом и воображением, вообще всех высокоталантливых людей, долгие годы задвигают на задворки, а особо неугодных лишают гражданства, ссылают, гноят в психушках и тюрьмах. Некоторые писатели пытались даже из скуки сделать интересный предмет, говорил фон Гумбольдт Флейшер, как это сделал Джеймс Джойс. Любой книгочей найдет другие примеры. Особенно занята темой тупой, тошнотворной скуки современная французская литература. И не только современная. Ее находишь на каждой странице у Стендаля. Флобер посвящал ей свои книги, а Бодлер был ее певцом. В чем причина этого пристрастия французов? Не в том ли, что ancien regime, этот пресловутый «старый порядок», опасаясь новой фронды, опустошил поля, где прорастали таланты? При дворе процветали искусства, науки, философия, вырабатывался этикет и особое, французское остроумие, но за его пределами не было ничего. При Людовике Четырнадцатом утонченное аристократическое общество не знало одиночества. Чудаки вроде Руссо славили одиночество, но разумные люди находили его ужасным. В восемнадцатом веке как значительное событие в жизни стали рассматривать тюремное заключение. Вспомните, сколько раз бывали за решеткой Манон Леско и кавалер де Грие. То же самое с Мирабо, разумеется, с маркизом де Садом и с моим героем фон Тренком. Интеллектуальное будущее Европы определяли люди, умирающие со скуки, и заключенные, пишущие письма на волю. В 1789 году всеобщее внимание приковала к себе молодежь из захолустья, провинциальные юристы, сочинители, ораторы. Современные социальные революции больше обусловлены скукой, чем справедливостью. Зануда Ленин, писавший занудные брошюры по организационным вопросам, в 1917-м был весь горение, порыв, страсть. Большевики обещали человечеству светлое будущее. Когда Троцкий говорил о перманентной революции, он имел в виду прежде всего интересные события. Вначале русская революция была делом вдохновения. Среди рабочих, крестьян и солдат царили возбуждение и поэзия. Однако на смену первоначальным восторгам пришло самое скучное общество в истории. Повсюду безвкусица, бестолковщина, унылость, убогость, плохие товары, однообразные дома и ужасные бытовые условия, утомительное руководство скучной печатью, муторное всеобщее обучение по обязательным программам, тупое чиновничество, нудные партийные съезды, всевидящее око КГБ, принудительный труд в лагерях, мрачные застенки…

Что может быть скучнее длинных застолий, которые устраивал Сталин? Даже я, привыкший к скуке за годы пребывания в Чикаго, был поражен рассказом Джиласа о тех длившихся полночи банкетах из двенадцати блюд. Гости ели и пили, пили и ели, а в два часа ночи тащились в кинозал смотреть какой-нибудь американский боевик. От долгого сидения у них ныли задницы и в сердцах поселялся страх. Разговаривая и шутя, Сталин мысленно выбирал тех, от кого следует избавиться. И гости, жующие, пьющие, фыркающие от смеха, знали, что вскоре кого-то из них расстреляют.

Я клоню к тому, что скука немыслима без террора. Один из самых скучных документов всех времен и народов – это толстый том «Застольных разговоров» Гитлера. Он тоже заставлял своих людей смотреть кино, есть пирожные, пить кофе со взбитыми сливками, а сам при этом что-нибудь рассказывал, рассуждал, теоретизировал. Люди умирали от скуки и страха, боялись даже отлучиться в туалет. Сочетание власти и скуки как следует не изучено. А между тем скука – хороший инструмент контроля над людьми. Власть дает возможность нагонять скуку, вызывать застой в обществе и в застое сеять страдания. Тоска, настоящая тоска, неотделима от страха и смерти.

В этой связи возникают и более глубокие вопросы. Например, какой унылой выглядит история, если смотреть на нее с человеческой точки зрения, как смотрят обычно. Текут века и тысячелетия, и ничего не происходит. Солнечные ветры и вспышки, выделение газов на Земле, случайные сцепления частиц вещества, безжизненные моря с крупицами соляных кристаллов, первые белковые соединения. Медлительность и тягучесть эволюции вызывает раздражение. Смотришь в музее на остатки ископаемых и думаешь, как эти кости обрастали мясом, как развивались органы и члены. Странно, что эти уродливые существа умели ползать, ходить, охотиться за добычей, размножаться. Потом возникновение высших видов и, наконец, человека. Пустынные леса палеолита, первые проблески сознания, медленное привыкание руки к труду, идиотизм долгих веков земледельчества… Все это интересно только постфактум, только в теории. Вынести такое невозможно. Сегодня нужно быстрое движение вперед, жизнь, несущаяся со скоростью напряженной мысли. Благодаря науке и технике мы ждем немедленной отдачи от всех наших начинаний, осуществления извечных человеческих желаний и фантазий, отмены пространства и времени. В таком состоянии проблема скуки и одиночества обостряется донельзя. Личность, попавшая в тиски условий человеческого существования – определенный срок, отпущенный каждому, только одна жизнь в одни руки, – вынуждена задумываться над смертной скукой в смерти, над эрами небытия. Каково тем, кто жаждал разнообразия и неиссякаемого интереса? Господи, как же тосклива смерть! Какой ужас – вечно лежать в могиле, в одном и том же месте, в одном и том же положении.

Правда, Сократ пытался утешить человечество, говоря, что есть всего лишь две вероятности. Либо душа бессмертна, либо после смерти будет так же пусто, как и до нашего рождения. Слабоватое утешение! Так или иначе, вполне естественно, что теология и философия всегда проявляли глубочайший интерес к этой проблеме. При этом всячески старались не впасть в занудство. Обязательство это не всегда выполнялось. Но вот Кьеркегор отнюдь не был занудой. По его мнению, для восстановления баланса необходимо устанавливать превосходство этического над эстетическим. Впрочем, достаточно, не буду отвлекаться. В себе самом я вижу два источника скуки: 1) отсутствие личного контакта с внешним миром. Прошлой весной я ехал поездом по Франции и, выглянув из окна вагона, подумал, что покров Майи утончается. Почему это происходит? Я видел не то, что действительно расстилается передо мной, а то, что видят все, словно по чьей-то команде. Под этим подразумевается, что наш взгляд на реальность исчерпал природу. Закон этого взгляда таков, что я, субъект, вижу мир объектов. Однако они не обязательно являются объектами сами по себе в том смысле, как современная рационалистическая философия трактует понятие «объект». Ибо, утверждал Штейнер, при