Крис пожимает плечами. Неважно.

— Он знает, где Джонни. Но даже Элизабет этого из него не выжмет.

Мужчины кивают.

— Вот Джойс могла бы, — добавляет Крис, и все снова кивают, на этот раз с улыбками.

— Вы нечасто улыбаетесь, старший инспектор, — говорит Ибрагим. — Ничего, что я об этом говорю? Просто отметил.

— Позволите и мне кое-что отметить? — спрашивает Крис, соображая про себя, что Ибрагим прав, и не желая об этом думать — не здесь и не сейчас. — Если у Элизабет имеется знакомый знакомого знакомого, почему ее здесь нет? Зачем посылать Старски и Хатча, когда с той же работой могли справиться Кегни и Лейси?[16]

— Старски и Хатч, отлично! — радуется Ибрагим. — Я буду Хатч, он более методичен.

Объявляют посадку, и все трое собирают свои вещи. Крис видит, что Рон взял с собой трость.

— Впервые вижу вас с тростью, Рон.

Рон пожимает плечами.

— С клюкой без очереди пропускают на посадку.

— Так где же Элизабет и Джойс? — спрашивает Крис. — Или мне лучше не знать?

— Лучше вам не знать, — соглашается Ибрагим.

— Потрясающе! — ворчит Крис.

В часовне мерцают свечи. Элизабет с Мэттью Макки в исповедальне, в нескольких дюймах друг от друга.

— Не вижу смысла скрывать. И не прошу прощения, ни у вас, ни у Господа. Просто хочу, чтобы это сохранилось, чтобы кто-то засвидетельствовал это, пока я жива и все не стало прахом. Я знаю, что даже для исповеди существуют законы, так что вы поступите с этими сведениями, как сочтете нужным. Я убила человека. В прошлой жизни и защищаясь от нападения, да. Но я его убила.

— Продолжайте.

— Я жила в Файрхэвене. Не знаю, из тех ли вы, кто меня осудит, но я пригласила его к себе. Глупо, наверное, но и вы в те годы, может быть, делали глупости. А он на меня напал. Подробности отвратительны, но это не оправдание. Я отбивалась и убила его. Я так испугалась — я прекрасно представляла, как это будет выглядеть. Нападения никто не видел, и кто бы мне поверил? Времена тогда были другие, вы же знаете, помните?

— Помню.

— Я завернула труп в занавеску. Отволокла к своей машине. И там оставила, пока думала, что делать. Вы вот что должны понять: все произошло так быстро. С утра я проснулась как все люди, а теперь вот что. Так нелепо это казалось.

— Как вы его убили? Можно спросить?

— Застрелила. Стреляла в бедро. Я не думала, что он умрет, но кровь все текла, текла, текла. Так много крови и так быстро. Может, если бы он кричал, сложилось бы иначе. Но он только поскуливал. Шок, наверное. А я смотрела, как он умирает, рядом, вот как вы теперь.

В исповедальне тишина. Тихо в часовне. Элизабет заперла дверь и заложила засов. Никто не войдет. И конечно, никто не выйдет, если этим кончится.

— Потом… Ну, я сидела и плакала, что мне еще оставалось? Я ждала, что меня возьмут за плечо, уведут. Так чудовищно это было. Но я сидела, сидела, сидела, и ничего не происходило. Никто не постучал, не завизжал. Света не было. Тогда я заварила себе чая. И вот чайник кипит, исходит паром, а труп в занавеске так и лежит в багажнике. Это было летним вечером, так что я включила радио и дождалась темноты. Потом поехала сюда.

— Сюда?

— Да, в часовню Святого Михаила. Я здесь работала одно время. Вы не знали?

— Не знал.

— Так вот, я въехала в ворота, выключила фары и поднялась на холм. Сестры всегда рано ложились. Я поехала дальше, мимо часовни, мимо больницы, и заехала на дорожку Сада вечного покоя. Знаете?

— Знаю.

— Конечно. И я взяла лопату, и не хотелось бы, чтобы на нас обрушились стены, но я выбрала могилу одной из сестер. На самом верху, где земля помягче, и стала копать. Копала, пока не наткнулась на дерево гроба. Потом вернулась в машину. Вывалила тело из багажника и из занавески. Одежду мне снимать не пришлось, он, понимаете, был голый, когда на меня набросился. И вот я потащила труп по дорожке между надгробиями. Помню, как тяжело было. Один раз я выругалась и попросила прощения за брань. Я дотянула тело до ямы и свалила в могилу. Поверх гроба. Потом снова взялась за лопату, засыпала могилу и помолилась. Потом вернулась к машине, убрала лопату в багажник и поехала домой. Все так просто, как я рассказываю.

— Понимаю.

— А в дверь мне так и не постучали. Наверное, потому я вам сейчас и рассказываю. Потому что никто за мной не пришел, а ведь должны были? Во сне я каждую ночь слышала стук в дверь. Я должна была ответить за то, что сделала. Так что вы думаете? Пожалуйста, скажите честно.

— Честно? — Мэттью Макки медленно, протяжно вздыхает. — Скажу честно. Я не верю ни единому слову, Элизабет.

— Ни единому слову? — удивляется Элизабет. — Я привела столько подробностей, отец Макки. Дата, пулевое ранение в бедро, точно назвала могилу. Зачем бы я стала все это выдумывать?

— Элизабет, в семидесятых годах вы здесь не работали.

— М-м. А вот вы работали. Я видела снимки.

— Да, я работал. Я уже бывал в этих местах. И на вашем месте тоже.

Элизабет полагает, что пора закручивать гайки.

— У вас голос человека, которому хочется поговорить. Мой рассказ расшевелил воспоминания? Убедил вас, что я что-то знаю?

Мэттью Макки отвечает ей грустным смешком. Элизабет не оставляет его в покое.

— Позвольте сказать, отец Макки, вы чуть не подскочили, когда я упомянула Сад вечного покоя.

— Я бы рад не позволить, Элизабет, но мне и в самом деле хочется поговорить. И раз уж мы оба здесь, почему бы вам не выложить карты на стол и не довести игру до конца?

— Вы точно этого хотите?

— Я здесь дома, Элизабет. В доме Господа. Давайте еще немножко поговорим, ладно? Два старых дурня. Вы начните с чего хотите, а я подхвачу, когда смогу.

— Не начать ли с Яна Вентама? Поговорим о нем?

— Ян Вентам?

— Да, хотя бы для начала. Всегда можно будет вернуться. Я начала бы с вопроса, отец Макки, если не возражаете?

— Спрашивайте и, пожалуйста, называйте меня Мэттью.

— Спасибо, хорошо. Итак, начнем с главного, Мэттью. Зачем вы убили Яна Вентама?

Я получила точные инструкции, а Элизабет слишком долго не было. Жаль, что со мной нет Рона и Ибрагима. Я пишу это, дожидаюсь приезда Донны, и надеюсь, она не задержится.

Мне начинает казаться, что не такая уж это веселая игра. Не загадка, которая решится сама собой, чтобы на следующей неделе мы занялись новой. Элизабет сказала: «два часа», и вот уже два часа ее нет, даже немножко больше. О чем я вообще думала, когда соглашалась? Мы много чего скрывали от Донны и Криса, но это самое опасное. Я по натуре не врунья. Я умею молчать о секретах, но только пока меня кто-нибудь прямо не спросит.