— Простите, просто для протокола, Мэгги — это сестра Маргарет Энн? — спрашивает Крис.

— Да.

— Сорок восьмой — семьдесят первый.

Мэттью Макки кивает.

— Я знал, что надо уходить. Все было довольно просто: я нашел бы работу, все экзамены у меня были сданы, Мэгги стала бы медсестрой, купили бы домик на побережье. Мы оба выросли у моря.

— Вы собирались сложить сан?

— Разумеется. Позвольте мне спросить. Почему вы пошли в полицию, старший инспектор Хадсон?

Крис задумывается.

— Честно? Я окончил школу, мама сказала, чтобы шел работать, а мы в тот вечер смотрели «Джульетту Браво».

— Ну да, так оно и бывает, — говорит Мэттью Макки. — В другом городе, в другой стране я мог бы стать летчиком или зеленщиком, но в силу обстоятельств, и только поэтому, стал священником. Это была работа, и крыша над головой, и возможность уехать из дома.

— А Мэгги? — спрашивает Донна. — Она тоже собиралась все бросить?

— Мэгги было труднее. Она верила и сохранила веру. Но она ушла бы. Думаю, что ушла бы, со временем. Я думаю, она была бы теперь со мной в Бексхилле, моя зеленоглазая. Но ей было труднее. Я рисковал, как рискуют мужчины, а она — как рискуют женщины, а в те дни они рисковали многим больше, помните?

Джойс наклоняется к нему, берет за руку.

— Что сталось с вашей Мэгги, Мэттью?

— Она приходила ко мне. Вечерами, если я понятно объяснил. В сторожку. Когда гасили свет, выскользнуть становилось не так трудно. Мэгги была не дурочка, она запросто вписалась бы в вашу компанию. Прибегала ко мне по вторникам и пятницам, в эти дни было проще. Я зажигал для нее свечу в верхнем окне. Если свеча не горела, она понимала, что меня куда-то вызвали или у меня гости и приходить не надо. Но когда я зажигал свечу, она всегда приходила. Иногда сразу, иногда я долго и мучительно ждал, но она приходила всегда.

Макки прокашливается, собирает складками лоб. Джойс крепче сжимает ему руку.

— Я пятьдесят лет об этом молчал, а тут дважды за день рассказываю. — Слабо улыбнувшись ей, он заставляет себя продолжить.

— В среду, семнадцатого марта, я зажег свечу. Ждал, ходил по комнате. Одна половица в гостиной, если на нее наступить, отзывалась тремя короткими скрипами. А я ходил туда-сюда, туда-сюда, и все «скрип-скрип-скрип, скрип-скрип-скрип». Я вслушивался в каждый шорох и думал, «это она», и останавливался, вслушивался, но каждый раз все было тихо. Ожидание затянулось, и я стал волноваться. Ее перехватили на выходе? Сестра Мэри была злющая. Я не сомневался, что все кончится хорошо, потому что в молодости всегда все кончается хорошо. И я поднялся наверх, задул свечу, спустился, зашнуровал ботинки и пошел к монастырю. Посмотреть, не увижу ли чего.

Мэттью Макки смотрит в пол. Старик рассказывает историю молодого человека. Элизабет, поймав взгляд Рона, постукивает себя по нагрудному карману. Рон, кивнув, достает из внутреннего кармана куртки маленькую фляжку.

— У меня тут глоточек виски. Надеюсь, ты составишь мне компанию, Мэттью?

Он, не дожидаясь ответа, наливает виски в кружку Макки. Макки благодарно кивает, не поднимая глаз от пола.

— И что вы увидели, отец Макки? — спрашивает Донна.

— В монастыре было темно, это хороший признак. Если бы ее поймали, где-нибудь горел бы свет. К примеру, в кабинете сестры Мэри. Или в часовне была бы суета за полночь. Но свет горел только в госпитале. Я хотел только пройтись, убедиться, что Мэгги жива-здорова. Я мог бы представить сотню причин, почему она не пришла ко мне в ту ночь, но хотел успокоить душу. Я подумал, почему бы не забрать кое-какие бумаги из кабинета за алтарем часовни. Понимаете, если бы кто меня увидел, я бы сказал, что просто доделываю работу. Уснуть не получалось. Побродить немножко… Если бы можно было, я заглянул бы в общую спальню, просто чтобы увидеть ее на кровати.

— Вот эта комната, где мы сидим, — говорит Джойс, — здесь раньше была одна из спален.

Мэттью оглядывается и кивает. Его левая рука тихонько ласкает подлокотник кресла, и он продолжает.

— У меня был ключ от часовни. Тамошнюю дверь вы знаете — тяжелая и замок всегда лязгает, но я открыл как можно тише и закрыл за собой. Там было совсем темно, но я, конечно, знал дорогу. У алтаря я наткнулся на старый деревянный стул, он стоял не на месте и со страшным грохотом отлетел. Я подумал, что надо зажечь лампаду у алтаря, просто чтобы чувствовать себя увереннее, не красться как вор. Я зажег, свет был совсем тусклый, снаружи не заметишь, как мне кажется. Совсем не яркий свет. Просто тусклый огонек. Такая вот лампадка.

Мэттью Макки берет кружку, отпивает глоток. И ставит кружку на место.

— Так вот огонек, я его зажег. При нем видно было только алтарь, одни тени, но этого хватило. Этого хватило.

Мэттью Макки трет губы тыльной стороной ладони.

— Это была Мэгги. Там есть такая балка над алтарем. По крайней мере, раньше была. Чтобы вешать кадило или ящичек для записок. Думаю, это был какой-то архитектурный элемент, но мы ею пользовались. Словом, Мэгги привязала веревку к этой балке и повесилась. И незадолго до моего прихода. Может, пока я завязывал шнурки. Или когда задувал свечу? Но она была мертва, я не мог ошибиться. Вот почему она не пришла.

В Мозаичной комнате очень тихо. Мэттью Макки снова пьет из кружки.

— Спасибо вам, Рон.

Рон только машет рукой: не за что.

— Она оставила записку, отец Макки? — спрашивает Крис.

— Записки не было. Я поднял тревогу — без шума, конечно, не следовало всем этого видеть. Я разбудил сестру Мэри, и она мне все рассказала, как было.

— Рассказала? — повторяет Донна.

Мэттью Макки кивает сам себе, и поводья на минуту перехватывает Элизабет.

— Мэгги была беременна.

— Чтоб меня! — восклицает Рон. Мэттью поднимает глаза и продолжает рассказ.

— Она кому-то доверилась — другой молодой монахине. Я так и не узнал кому. Мэгги, как видно, считала ее другом, кто бы она ни была, но ошиблась. Та монахиня рассказала сестре Мэри, и тогда около шести часов, после молитвы, сестра Мэри вызвала Мэгги к себе. Сестра Мэри мне не рассказывала, что она ей наговорила, но можно догадаться, и Мэгги велено было убираться из монастыря. Переночевать последний раз, а потом прямиком в Ирландию. Я, по-моему, зажег свечу около семи. Мэгги вернулась в спальню — может быть, вот в эту самую, где мы сейчас. Она, конечно, знала, как выскользнуть незаметно, вот и вышла. Но в тот вечер она ко мне не пришла. Она отправилась прямо в часовню и надела петлю на шею. И лишила жизни себя и нашего ребенка.

Мэттью Макки поднимает глаза на шестерых людей в комнате.

— Вот и вся моя история. Как видите, кончилась она нехорошо. И больше уже ничего не было хорошо.