Ух, какой поднялся крик, вой! Теперь все уже наперегонкинапускали своих соколов, потому что курцы выгоняли на поле все больше зайцев.Иной раз на охоте затравливали до трех сотен штук, и нынешний день обещал бытьудачным. Хорошее начало полдела откачало!

Кречеты взлетали в небеса, и воздух звенел от громкогохлопанья множества крыл.

Иван Васильевич, заразившийся общим азартом, бросилслучайный взгляд на пригожего сокольника – и ахнул. Видимо, конь его испугалсярева трубы и понес, а мальчишка, как раз в эту минуту наклонившийся, чтобыотнять добычу у белого кречета и взять его на руку, выронил повод, а может,подпруга ослабела, но он едва не свалился с седла – и не успел выправиться.Так, висящего боком, и понес его обезумевший конь.

Не думая, что делает, Иван Васильевич с силой ударил пяткамисвоего вороного и погнал следом.

Он безошибочно знал, что следом тотчас устремился МалютаСкуратов, которого с некоторых пор царь взял к себе в охранники и даже вспальники и который не сводил неусыпных глаз с господина, а также кто-то изстремянных. Через плечо обернулся, оскалился зло:

– Я сам! Я сам!

И более не оглядывался, зная, что Малюта повинуетсябезоговорочно, отстанет, сделается как бы невидим, однако, случись что,вырастет словно из-под земли в самую тяжелую минуту, так что о своейбезопасности можно не беспокоиться.

Он и сам не мог понять, какая сила понесла его вслед запопавшим в беду Темрюковым сокольником. Желание мимолетного греха ушло, какпришло, потому что Федька Басманов, совратив единожды, не заронил в негопристрастия к мужеложству. Содомия продолжала оставаться чем-то непотребным,стыдным, мерзким. Тогда что? Может быть, предчувствие?..

Едва вывернувшись за релку, он увидал, что сокольник,обладавший, как и положено черкесу, невероятным мастерством наездника,сумел-таки забросить тело в седло и теперь пытается справиться с конем. Онвцепился в поводья двумя руками и натягивал их изо всех сил, заламывая головускакуна набок, осаживая его на задние ноги и направляя к деревьям. Тут коньневольно сбавил скорость, и сокольник чуть не на скаку соскользнул на землю.Споткнулся, с трудом устояв на ногах, и с такой силой огрел коня кулаком поносу, что тот остолбенел, как бы лишившись на миг сознания. Воспользовавшисьэтим, сокольник проворно обмотал повод вокруг ближней березки, прикрутив мордуконя почти вплотную к стволу, а потом выхватил из-за пояса длинную плеть и сразмаху огрел скакуна по голове.

Мгновенно очнувшись, тот взбрыкнул было, но все, что он мог,это бить по воздуху задними ногами да коротко, мучительно ржать, потому чтодерево не давало увернуться от ударов, и оно было слишком крепким для того,чтобы конь, даже обезумев от боли, мог его сломать.

Оторопев, Иван Васильевич какое-то время просто смотрел наэто истязание. Шея, голова, бока коня уже были покрыты кровавыми полосами, одинглаз затекал кровью, а маленький черкес прыгал вокруг, как бес, с непостижимойловкостью уворачиваясь от бешено машущих копыт, и продолжал наносить удар заударом, что-то бессвязно крича.

И конь страшно, мучительно, почти человеческим голосомкричал от боли…

Слышать это было невозможно, кровь ударила в голову! Слетевс коня, царь набежал на мальчишку сзади и, перехватив занесенную руку, таквыкрутил ее, что сокольник выронил плеть. Иван Васильевич, выхватив из-за поясахлыст, с силой вытянул дикаря поперек груди.

Бил он сбоку, поэтому удар получился вполсилы, однако этогохватило. Черные, безумные глаза сокольника вмиг словно бы обесцветились отболи. Мальчишка рухнул на колени, перегибаясь назад и закидывая голову, да таки замер в странной, изломанной позе, лишь руки, обтянутые тонкой перчаточнойкожей, скребли землю.

Конь громко, измученно дышал, ёкая селезенкой. ИванВасильевич не глядя протянул руку назад, легонько похлопал его по крупу. Коньтоже был словно в беспамятстве, потому что не рванулся прочь от человека, атолько содрогнулся, всхрапнул – и снова начал надрывно переводить дыхание.

Застучали рядом копыта. Царь обернулся – и едва успелотпрянуть, чтобы бешено несущийся всадник не стоптал его конем. Это былСалтанкул Черкасский.

«Убью Малюту! – почти с детской обидой подумал ИванВасильевич. – Как смел пропустить?!»

Салтанкул между тем прыгнул с седла и припал кобеспамятевшему сокольнику. Подхватил его под тонкий стан, попытался вздернутьна ноги, суматошно выкрикивая:

– Аллах! Кученей! Аллах!

«Кученей? Что такое? – изумился царь. – Имя? Но ведь этоженское имя! Нет, быть того не может!»

Ноги сокольника подламывались, руки висли, головазапрокидывалась. И вдруг косматая шапка соскользнула, а из нее… Иван Васильевичдаже отпрянул испуганно: почудилось, клубок черных змей из той шапки вывалился.Но нет – это поползли, змеясь, черные скользкие косы. Девичьи косы.

Девка? Эти черкесы выдавали за сокольника девку?!

Ярость на собственную глупость, на наглость этих дикарей,посмевших посмеяться над хозяином – да над кем, над самим государем, оказавшимтакую честь, пригласившим на царскую охоту! – лишила Ивана Васильевича разума.Сцепив кулаки, он обрушил такой удар на затылок Салтанкула, что и потом, спустямногое время, дивился, как это не перешиб шею будущему шурину. Но крепкаоказалась черкесская башка: Темрюкович только крякнул – и сунулся носом вземлю, уронив девку.

Царь подскочил к ней и, все еще не веря, разорвал на грудибешмет и шелковую, под горло сорочку.

Ох ты, как ударило по глазам, какие белые голуби выпорхнулина волю, ранее туго сдавленные одеждой! Они были невелики, но редкостно упруги,и алые соски напоминали рябиновые ягодки, до времени вызревшие среди пышноцветущей кисти. Бросилась в глаза родинка под левой грудью, большая, выпуклая,похожая на третий сосок, и царь стиснул зубы в приступе желания.

Так вот почему Салтанкул беспрестанно льнул к этому«сокольнику». Он притащил на царскую охоту свою любовницу!