как покрываюсь сединой и многолетней пылью. Только Леся способна парой фраз состарить меня и вызвать желание бурчать, как дед. Но я борюсь.

- Ты – сплошная случайность, - усмехаюсь и провожу ладонью по ее спинке. Бархат приятный на ощупь, но я помню, насколько приятна ее обнаженная кожа. Легко касаюсь губами прохладного лба. – Все, надо ехать, - напоминаю, скорее, сам себе.

Отстраняюсь от манящей Леси, беру ее за руку и веду за собой к машине. Замедляюсь после того, как она спотыкается по пути несколько раз. Идет как-то неуверенно.

Переволновалась, наверное, и от стресса ее покачивает. Убеждаюсь в своей версии, когда в теплом салоне Леся и вовсе засыпает. Пусть отдохнет. Вечер выдался слишком насыщенным и нервным. Для нас обоих.

Всю дорогу поглядываю на спящую девочку – и улыбаюсь, как последний идиот. Добился своего – забрал ее и везу домой. Чтобы никто больше не уволок добычу.

Глава 32

Альберт

- Ле-есь, - зову уже раз в десятый, но девочка не реагирует. Спит сном младенца, улыбается, когда я касаюсь ее локонов, мурлыкает что-то себе под нос. – Лесь, вставай, нас обокрали, - произношу громче и тверже, хотя побороть шутливые нотки не могу.

- У меня нечего брать, пусть, - лепечет тихо и пытается отвернуться от меня, но ремень безопасности мешает ей. Фыркнув, вновь лицом ко мне поворачивается.

Поерзав в кресле, трется щекой о подголовник, подкладывает две ладошки и мостится, как кошка, обпившаяся валерьянки.

- Да елки! – не выдерживаю.

Сжимаю ее плечо, встряхиваю слегка. Потом еще раз. Леся отмахивается от меня, как от назойливой мухи.

Чуть выпрямляюсь. Спина затекла стоять в неудобной позе, наклонившись к пассажирскому сиденью. Острая на язычок нянька обязательно пошутила бы о моем возрасте, но сейчас она не боец. Выпала из строя внезапно.

- Да что с тобой делать, беда, - сокрушенно выдыхаю, выпуская клубок пара изо рта. Похолодало резко.

Порыв ветра проносится мимо меня, продувая пиджак, и влетает в салон. Взлохматив кудряшки на дурной головке няньки, забирается ей в декольте. Засранец, и он туда же. Вот что значит – мужского рода…

- Прикройте окно, холодно, - недовольно бубнит Леся. Носик морщит.

Может, хотя бы сейчас очнется?

Но нет… Отдав приказ, спокойно дрыхнет дальше.

Невозможная!

- Может, тебе еще одеяло дать? – злюсь.

Минут десять торчу на улице рядом с машиной. У открытой двери. И пытаюсь достать из салона эту спящую красавицу. Еще секунда – и целовать начну, потому что все другие способы ее разбудить я перепробовал.

- Да, пожалуйста, - едва не постанывает она, и я забываю о том, что замерз, как черт, которого из ада выбросили на северный полюс. Концентрируюсь на чарующем голосе. – Вы такой милый, - шепчет с улыбкой, окончательно согрев и растопив меня.

Сдаюсь.

Нырнув в салон, отстегиваю ремень, подхватываю Лесю под колени и придерживаю за спинку. Поднимаю на руки, а она охотно обнимает меня за шею. Прильнув ко мне, теперь трется щечкой о мое плечо, укладывает голову на грудь, накрывает кудряшками. Рядом с ней не тепло, а жарко становится. Надо было раньше так сделать.

- Так, постой секунду, - указываю ей, но она, разумеется, не реагирует.

Опускаю ее на ноги, чтобы машину закрыть и на сигнализацию поставить. Но одной рукой продолжаю придерживать за талию. И не зря.

Леся неустойчивая, мягкая, податливая. Как пластилиновая куколка, что тает в моих руках. Обмякает, прижимается всем телом, чтобы не упасть, коготки в меня выпускает. И щекочет кудряшками шею и подбородок.

- Вы так вкусно пахнете, - неожиданно выдыхает мне в грудь, ведет носиком вверх, утыкается в обнаженный участок кожи, выглядывающий из расстегнутого ворота рубашки. Замирает, дышит глубоко. Она серьезно обнюхала меня только что?

- Леся! – рявкаю строго.

Что творит дуреха? Забываю нахрен и о машине, и о холоде. Сосредоточен на малолетней соблазнительнице, которая отрубает мне мозг своими неумелыми действиями.

– Можно я вас поцелую? – запрокидывает голову и устремляет на меня затуманенный взгляд.

«Сейчас тебе все можно», - отвечаю мысленно. Но вслух ничего не говорю. Стискиваю челюсти напряженно. Изучаю красивое личико няньки. Ничто его не портит: даже размазанная тушь под глазами, как круги у пандочки.

Синие омуты смотрят на меня томно, с непривычной нежностью, в которую хочется верить. И не искать при этом подвох.

Но я ищу. Что-то не так с Лесей.

Мое промедление она воспринимает как отказ. Надувает губки, но не для поцелуя, а от обиды и стыда.

- Забудьте, я передумала, - прячет смущенный взгляд и покрасневшие щеки. Лбом упирается мне в плечо, вздыхает протяжно.

Что именно с ней не так – разберусь позже. А сейчас…

- Зато я уже настроился, - срываюсь на хрип.

Подцепливаю пальцами подбородок, приподнимаю - и заставляю Лесю потянуться ко мне. Пока она растерянно хлопает ресничками, будто пытаясь проснуться, накрываю ее горячие губы своими. Ласкаю языком, нагло вторгаюсь в ротик.

Это уже становится традицией – целовать няньку. При любом удобном случае. Неправильной традицией, но приятной. Я сбился со счета, в который раз пробую чужую девочку. И каждый последующий – все откровеннее, глубже. Будто она моя. И ничья больше.

Однако в этот раз чувствую какой-то побочный привкус. Всегда сладкая девочка сейчас отдает горчинкой. Облизнув ее напоследок и сорвав с губ слабый стон, с трудом прерываю поцелуй.

Отклоняюсь, чтобы изучить расслабленное лицо. Ловлю мутный взгляд на доли секунды, но затем Леся вновь опускает длинные ресницы и прикрывает глаза.

- Ты что пила? – предъявляю таким суровым тоном, будто она моя жена, которую я вытащил с вечеринки и привез домой. И в браке мы лет десять, как минимум. Ревность настоялась, а к ней прибавилось чувство собственничества.

- Сок… Вишневый… Кислы-ы-ый, - Леся морщится смешно. – Забродивший.

Хмыкнув, целую ее еще раз. Не для того, чтобы «сок забродивший» распробовать. Я и так начинаю догадываться, что произошло, но не могу отказать себе в маленькой слабости - воспользоваться покорностью Леси. Завтра пожалею об этом, если она вспомнит…

- Ну да, - бросаю, отстранившись. – Вишневый… Забродивший… - делаю паузу, пока нянька недоуменно