Синие, с вертикальными щелочками зрачков глаза Баринтусасогрелись искренним теплом, когда он меня увидел. Многие рады были меня видеть– кто из политических соображений, кто из эротических, разные былипричины, – но только немногие радовались мне как другу. Он – один изнемногих. Он был другом моему отцу, а теперь мне, и я уверена, станет другоммоим детям, если они у меня будут.

– Рад снова видеть тебя, Мередит. – Он потянулсявзять меня за руки, как обычно делал на публике, но его оттер другой страж,будто между прочим попытался меня обнять, но не тут-то было: Баринтус отдернулего за плечо. Дойл вдвинулся между нами, прикрывая меня, а я шагнула назад такрезко, что налетела на Холода. Мех защекотал мне щеку, руки сомкнулись у меняна плечах – Холод был готов передвинуть меня себе за спину, подальше от слишкомпредприимчивого стража.

Упомянутый страж ростом был примерно на дюйм-два понижеДойла, то есть до шести футов он все же не дорос. Первое, что бросилось мне вглаза, – это его шуба, а я редко первым делом замечаю в стражах-сидхе иходежду. Шуба стража была сшита из чередующихся широких полос черного и белогомеха норки. Противно, когда ради шубы убивают, зверей, но трата меха, чтобыправильно подобрать полосы, – от такого становится просто грустно. Однакошуба очень подходила к цвету его волос, связанных в перекинутый через плечохвост до колена. В волосах тоже чередовались полосы – черные, бледно-серые,темно-серые и белые, все пряди одинаковой толщины, так что никто не подумал бы,что он просто так седеет. Нет, либо он очень искусно выкрасил волосы, либо небыл человеком. А вот темно-серые глаза, хоть и потемнее обычных, все же моглибы встретиться на человеческом лице.

– Что, и приобнять ее нельзя? – спросил он неслишком трезвым голосом.

– Ты пьян, Аблойк! – с отвращением сказалБаринтус, так стискивая плечо этого типа, что пальцы целиком скрылись вполосатом мехе.

– Просто радуюсь жизни, – кривовато ухмыльнулсяАблойк.

– Как он сюда попал? – спросил Дойл, и в низкомголосе послышалось приглушенное рычание.

– Королева пожелала послать навстречу принцессешестерых стражей. Двоих я выбрал сам, но еще трое здесь по ее выбору.

– Но почему этот? – Дойл подчеркнул последнееслово.

– В чем дело? – спросил представитель полицейскойохраны. Я бы назвала его высоким, только вот стоял он бок о бок с Баринтусом, арядом с морским богом мало кто покажется высоким. Седые волосы мужчиныпострижены были очень коротко и строго, и лицо казалось слишком голым инапряженным. Удачная стрижка могла бы смягчить резкие черты, но взгляд и позаясно давали понять, что прическа – последнее, о чем он думает.

Из-за спины полицейского выглянула Мэдлин Фелпс,пресс-атташе Неблагого Двора.

– Не беспокойтесь, майор, все в полном порядке.

Она улыбнулась, продемонстрировав очень белые и очень ровныезубы, а также темно-вишневую, чуть ли не фиолетовую помаду. Губы были накрашеныв тон костюму – короткой юбке в складку и приталенному двубортному пиджаку.Наверное, фиолетовый – цвет сезона. Мэдлин такие вещи из виду не упускала.Стрижка у нее была новая – везде очень коротко, но на висках и на затылкеоставлены длинные пряди. Волосы ее задевали воротник фиолетового пиджака, хотькороче, чем она, пострижен был только майор. Когда она с улыбкой повернулась кполицейскому, в волосах блеснул фиолетовый блик – вряд ли она покрасилась стойкойкраской, но оттеночным шампунем наверняка воспользовалась. На тонком лице –искусный макияж, и хоть она и повыше меня на пару дюймов, для чистокровнойсмертной она выглядела слишком хрупкой.

– А я бы сказал, что у вас затруднения.

Мне стало интересно, почему это безопасность мнеобеспечивает настолько высокопоставленный полицейский. Не скрывает ли от наскоролева столько же, сколько мы утаиваем от нее? Глядя на обеспокоенное лицомайора, я подумала: "Вполне возможно".

Мэдлин, улыбаясь по-прежнему, старалась его отвлечь, дажеположила руку ему на локоть – но взгляд майора не потеплел. Больше того, онсмотрел на руку Мэдлин, пока та ее не убрала.

– Знаете поговорку про утку? – спросил он оченьсерьезно.

Улыбку Мэдлин на миг сменило удивление, но она тут же улыбнуласьопять и покачала головой:

– Извините, не припомню.

– Если что-то выглядит как утка, крякает, как утка, ипереваливается, как утка, то это и есть утка.

Мэдлин снова изобразила удивление, но слишком доверять этомувыражению не стоило. Она спекулировала на своей хрупкости и миловидности, итолько в редкие моменты удавалось понять, насколько она на самом деле деловая,расчетливая и умная.

Мне никогда не нравились женщины, скрывающие ум. Я считаю,что они этим вредят всем другим женщинам.

– Майор хочет сказать, что если что-то выглядитзатруднением, звучит как затруднение и ведет себя как затруднение, то этозатруднение, – сказала я.

Майор, у которого на беджике значилось "Уолтерс",посмотрел на меня холодными серыми глазами. Впрочем, обычной коповской непроницаемостиво взгляде не было – что-то его здорово злило. Но что? Глаза чуточкусмягчились: то ли ему понравилось, что я прервала танцы вокруг вежливости, толи злился он не на меня.

– Принцесса Мередит, я майор Уолтерс, и я отвечаю завашу безопасность, пока вы не проследуете на земли сидхе.

– Но, майор, – вмешалась Мэдлин, – вы делитеполномочия с капитаном Баринтусом, именно таково условие королевы.

– Двух начальников быть не должно, – отрезалмайор, – если не хотите завалить дело.

Он глянул на Аблойка, потом на Баринтуса – во взглядеотразилось откровенное недовольство тем, как последний распустил своих людей.Чего не знал майор и чего никто из нас никогда не признал бы при чужих – эточто во всех неурядицах обычно виноваты были королева Андаис или ее сыночек. Апоскольку принц Кел все еще был надежно заперт, то вина лежала целиком накоролеве.

Даже вообразить не могу, по каким резонам она послалаАблойка туда, где будет полно журналистов. Эйб страдал всеми зависимостями,какие существуют, – алкоголь, табак, наркотики... Он не разбирал. Когда-тодавно он был виднейшим куртизаном Благого Двора, распутником и соблазнителем.Благие его изгнали – он выбрал себе женщину не по чину, – а Андаиспоставила ему условие, чтобы принять к Двору Неблагому. Вступить в ее гвардию.А значит, Эйб мгновенно перешел от крайне насыщенной любовной жизни к полномувоздержанию. Он принялся пить, а когда изобрели наркотики покруче –пристрастился к ним. К несчастью для него, сидхе практически не способны испытатьполное воздействие алкоголя или наркотиков. Можно напиться, но не вырубиться.Не удается достичь точки, когда душевную боль сменяет блаженное забытье. Все,чего добился Эйб, – он опустился и приобрел привычку едва ли не ко всемнаркотикам. Мой отец ко мне его не подпускал, а тетка презирала, считаласлабаком. Так что она столетиями держала это недоразумение подальше от глаз, намелких поручениях. Зачем же теперь посылать его сюда, на публичное мероприятие?Это казалось глупо. Не то чтобы Андаис всегда поступала очень умно, но кформированию общественного мнения она подходила как идеальная королева. Пьяныйстраж производит плохое впечатление. Доверить пьяному стражу жизнь принцессы,наследницы трона, – не просто произведет дурное впечатление, это беспечностьи халатность, а беспечной Андаис не была никогда.