Я корчу раздосадованную физиономию, но затем улыбаюсь.

– Ладно, уговорили, но теперь я буду мучиться догадками.

– Ручаюсь, он вам понравится. Только пообещайте, что вы его примете.

– А почему я могу его не принять? – еще более озадаченно спрашиваю я.

– Просто пообещайте.

– Хорошо, обещаю, – киваю я.

– Отлично. Ну, мне пора. До свидания, моя дорогая Кейт, и спасибо вам еще раз.

– Это вам спасибо, Джулиан, что все получилось так легко.

– Был рад помочь. – Джулиан встает. – Действительно рад. Вы освободили меня из тюрьмы, в которую я сам себя заточил, и я никогда этого не забуду. – Мы снова обнимаемся, а потом я смотрю, как он идет по дорожке, ведущей из садика на парковку, еще раз машет мне и исчезает.

Я вздыхаю. Мне будет не хватать Джулиана с его чудачествами. Он с таким пониманием отнесся к истории с отцом и постарался, чтобы все, связанное с признанием Фредди, прошло по возможности гладко. И как жаль, что он не сможет увидеть, как картины вернутся на свое законное место.

Все еще раздумывая над тем, что за сюрприз он мне приготовил, я собираюсь вернуться в отель, но тут слышу за поворотом громкие голоса. Я иду в направлении шума, но при виде группы разгоряченной молодежи останавливаюсь.

– Не мое дело, – решаю не вмешиваться я. Семейные ссоры на свадьбах – часть праздника. Я уже хочу повернуть обратно, но тут замечаю знакомую спину. Это Бен.

Я снова хочу пойти обратно, и тут до меня доносятся его слова.

– Повтори, что сказал! – спокойно, но решительно произносит он.

– Твой папаша – никчемный калека, – слышится издевательский голос. – А ты – сраный педик.

Я ахаю и автоматически прижимаю руку ко рту, но они далеко и меня не слышат.

Бен медленно кивает, а затем так же медленно подходит и встает перед парнем, возвышаясь над ним.

– Врезать бы тебе, – тихо говорит он, – но это значит опускаться до твоего уровня, а мне это ни к чему, поэтому я вежливо предлагаю тебе взять эти слова назад.

– Что взять назад? – глумливо спрашивает парень, в котором я узнаю Чесни. – Это же правда.

Наступает зловещая тишина, и на мгновение мне кажется, что Бен действительно ему врежет. Я хочу врезать Чесни, поэтому как Бену удается сдерживаться – ума не приложу.

– Ладно, Молли, – говорит он, – пойдем.

К своему ужасу, я вдруг понимаю, что Молли тоже там, хочу броситься туда и вмешаться, но с трудом останавливаю себя.

– Молли не хочет быть с тобой, извращенец! – насмехается Чесни. – Верно, Молли? Она – моя девушка, да, малышка?

Кажется, Молли молчит целую вечность, но на самом деле проходят считаные секунды – она придвигается к Чесни и говорит низким и, не будь это моя дочь, я бы даже сказала сексуальным голосом:

– Чесни?

– Да, малышка. – Чесни торжествующе скалится на Бена.

– Я больше не твоя девушка, – громко и властно говорит она, так, чтобы всем было слышно. – Я с тобой давно порвала, и, не будь ты таким тупым, ты понял бы это, поэтому последнее, что мне хочется, – это идти куда-то с тобой, гомофобом-неандертальцем!

Я снова ахаю, но на этот раз не прикрываю рот, потому что вцепилась со всей силы в водосточную трубу, чтобы не кинуться на помощь дочери.

Чесни мрачнеет, делает шаг вперед и хватает Молли:

– Ну ты сучка! Я тебя проучу! – бормочет он.

Бен тоже бросается вперед, но слишком поздно. Ловким движением Молли блокирует руки Чесни, ударяет его локтем в живот, и он мешком валится на землю.

– Вот и пригодились школьные занятия по самообороне! Не надо было прогуливать, Чесни, научился бы чему-нибудь. – Она оправляет топ и вытирает руки о джинсы. Затем с победным видом подходит к Бену и берет его под руку.

– Пойдем, большой брат, – с довольным видом говорит она, глядя на него. – Вечеринка не ждет.

Я быстро прячусь за поворотом, чтобы Молли с Беном не увидели меня по пути в отель.

Я перевожу дух, прежде чем отправиться следом за ними, а сама чувствую небывалую гордость за свою дочурку.

Она уже совсем взрослая.

Глава 37

Полгода спустя…

Сент-Феликс ~ сентябрь 1959

Клара и Арти появляются из маленькой церкви Сент-Феликса, светясь от счастья и любви.

Клара – прекрасная молодая жена, в собственноручно сшитом бледно-розовом платье, плотно облегающем талию, с бледно-розовым укороченным жакетом в тон. Она просто излучает счастье, крепко держась за руку мужа, который сегодня кажется невероятно элегантным в новеньком с иголочки костюме с галстуком – и как же этот образ не похож на его обычную рабочую блузу и заляпанные краской брюки!

Мэгги, в цветастом платье того же розового оттенка, как у мамы, движется следом и выглядит как настоящая подружка невесты, которая только что стала свидетельницей того, как двое ее самых любимых людей объявили о своем желании провести остаток жизни вместе.

В окружении друзей и родных они позируют для фотопортрета, а тем временем на заднем дворе церкви, где находится кладбище, происходит совсем другая сцена.

Перед новым надгробием, горестно склонившись, стоит мужчина. Он хорошо одет, в сшитом на заказ костюме, который, скорее всего, был приобретен за границей, а не в местном магазине, и в дорогих начищенных ботинках.

– Прости, – обращается он к надгробию, – Мне очень жаль.

Он оглядывается по сторонам – не видит ли его кто-нибудь, – но рядом никого нет, только в отдалении слышится шум взволнованных голосов, да звон колоколов возвещает об окончании венчания, которое, как он с ужасом понимает, назначено на сегодня.

Но он не может изменить свои планы. Он слишком давно не был в Сент-Феликсе – это в буквальном смысле мимолетный визит. Завтра он улетает назад в Америку, купив за огромные деньги билет на новый трансатлантический рейс из Лондона до Нью-Йорка. Это гораздо дороже, чем плыть на корабле, но значительно быстрее, а времени у него сейчас в обрез. Его недавний успех за океаном тому подтверждение.

Тем не менее он должен был прийти сегодня сюда, чтобы отдать дань памяти и лично убедиться в том, что надгробие, за которое он анонимно заплатил, было изготовлено и установлено как надо. Он был очень доволен, что все так и есть, и на большее не надеялся. Хотя этот слегка экстравагантный камень отныне будет обозначать место последнего упокоения человека, который помог ему добиться славы и богатства, он не снял с него чувства вины. Это не под силу никакому материальному дару.

– Прости, Фредди, – снова говорит мужчина, и по его щеке катится слеза. – Мне очень жаль. Ты был и всегда будешь лучше. Не стоило делать то, что я сделал. Я увидел возможность и, не раздумывая, ухватился за нее. Никогда не знаешь, как оно обернется. Я думал, что благодаря твоим картинам на меня обратят внимание, а потом признают и мои собственные, но мне следовало бы догадаться, что всем нужны только твои работы. Твои наивные детища, не запачканные жадностью, – для меня это было недостижимо. Возможно, когда-нибудь правда откроется, и все узнают, что гением был ты, а я – жалким трусом. А до той поры я могу лишь принести тебе мои самые искренние извинения и понадеяться на то, что этот памятник и твой домик, который я намерен купить, когда его выставят на продажу, и оформить в память о тебе, будет тем