Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Повар Гу обхватил голову руками.
— У меня тогда рассудок помутился. Когда рука оказалась в сковороде… я перепугался… не стал её есть, я не ел её, только отрубил и пожарил… Вчера вечером я только пожарил руку…
— А сегодня утром? — спросил Ли Ляньхуа.
— Утром я испугался, что обнаружится, что я тайком ел мясное и жарил труп, — дрожащим голосом ответил повар Гу. — И пока они читали утренние сутры, прокрался в туннель, разогрел масло и облил тело, чтобы сжечь, но она вся была в крови, и горело плохо. Я сорвал одежду, но по неосторожности вместе с кожей, до смерти перепугался, выбежал в дровник, завалил вход дровами и больше не осмеливался спускаться.
— Вы не знали, что в туннеле есть другой выход? — продолжил допрашивать Ли Ляньхуа.
— Не знал, — помотал головой повар Гу. — Я знал только, что под дровником есть глубокая расщелина, и раньше… часто ускользал туда, чтобы тайком поесть мяса.
Настоятель Уляо вздохнул.
— Наверняка утром Пушэнь-шичжи тоже спустился в туннель за той мирянкой, однако ты запечатал вход, и ему пришлось выходить через пагоду, амитабха… — Он поднялся на ноги и спокойно вышел за дверь, а вскоре вернулся, ведя за собой молодого долговязого монаха приятной наружности, и кивнул Цзи Ханьфо. — Передаю его в ваши руки.
Цзи Ханьфо наклонил голову; “Фобибайши” проведут дознание монаха Пушэня и повара Гу и в течение семи дней вынесут решение: посадить в тюрьму, или лишить боевых навыков, или отправить на три года в банду нищих — и тому подобное. Всякий, кто совершил преступление, должен понести наказание. Лицо Юнь Бицю становилось всё более несчастным — он никак не мог избавиться от мыслей о Цзяо Лицяо, пожирающей человечину; эта женщина, прекрасная как фея, с нежными речами и странным поведением… Неважно, самые отвратительные и ужасные, или самые нежные и добрые вещи — она всё делала как ни в чём ни бывало…
Ли Ляньхуа посмотрел на Пушэня: этому монаху было не больше двадцати лет, обликом он был отважный словно возвышенный улиньский юноша.
— Зачем ты ударил её мечом?
Пушэнь помотал головой, замер со скорбным выражением лица и снова помотал головой, так ничего и не сказав. Ли Ляньхуа больше не спрашивал, только печально вздохнул: неважно, какова была причина, неважно, хватило ли у него духу убить её — всё равно она умерла из-за него… Умерла ли из-за кровопотери, или же сама разбила себе голову… Словом, даже если и так… Эх, жизнь человеческая, эти дела, те дела, об одних раньше думал, что никогда не произойдут, об иных сейчас уверен, что уже не изменить… А на самом деле… трудно сказать… Он вдруг заметил, что хотя всё уже выяснилось, все четверо “Фобибайши” всё ещё пристально смотрят на него, поспешно оглядел себя, не обнаружил ничего странного и улыбнулся им.
— Эх, жизнь, она такая, вот и настало время ужина… — Он встал, потянулся и вцепился в настоятеля Уляо. — Почтенный монах, вы обещали угостить меня постными блюдами.
— Это… это… — растерялся настоятель. — Похоже, повар Гу уже больше не будет готовить…
— Монахи не лгут, — строго заявил Ли Ляньхуа.
Глядя, как они вдвоём направились на кухню, “Фобибайши” обменялись растерянными взглядами. Бай Цзянчунь потёр подбородок.
— Лучше пусть он не окажется главой ордена.
— Это точно не он, — холодно сказал Шишуй, закрыв глаза.
Цзи Ханьфо молча нахмурился, Юнь Бицю покачал головой — он уже давно запутался.
Глава 29. Пение сутр, пламя
Стихотворение танского поэта Цуй Хао “Башня жёлтого журавля”, цитата приведена в переводе Б.И. Мещерякова
Стихотворение целиком:
Даос тот улетел давно на жёлтом журавле.
Стоять напрасно суждено здесь башне Хуанхэ.
Журавль скрылся навсегда и не вернётся вновь;
Бессменна в небе череда плывущих облаков.
Сочтёшь, как пальцы на руке, в Ханьяне дерева;
На Попугая островке — душистая трава.
Темнеет… Где же дом родной? Гляжу в речную даль…
Туман ложится пеленой, неся душе печаль…
Утром следующего дня Юнь Бицю придумал один вопрос и пришёл к воротам храма Пуду, чтобы увидеться с Ли Ляньхуа, однако увидел лишь зелёную траву да шелестящие деревья — деревянный дом, где он вчера пил горячий чай, таинственным образом исчез. Он долго простоял, уставившись на место, где раньше стоял “Благой лотосовый терем”, тяжело вздохнул, повернул голову и посмотрел на безоблачное небо — и правда, нет ему границ, оно озаряет всё в Поднебесной.
На душе у него было по-прежнему тяжело, и его волновало ещё кое-что — что за человек построил туннель, связывающий между собой храм Пуду и усадьбу “Сотня рек”? Для чего? Зачем Цзяо Лицяо восемь месяцев назад приходила на гору Цинъюань? Опять-таки, для чего? Всего несколько месяцев до этого из могилы первого ранга пытались украсть императорскую печать; императоры Сичэн и Фанцзи из прошлой династии, Ди Фэйшэн, Цзяо Лицяо, секта “Цзиньюань”, банда “Юйлун” — вот-вот неизбежно начнут происходить серьёзные события.
Да ещё