Лао-эр — старина “второй”

Ван Чжун застыл на месте.

— В своё время он был не в ладах с Ма Хуаном…

— И что с того, что он не ладил с младшим шиди? — фыркнул Хэ Чжан. — Лао-эр предан шифу всей душой, он никогда бы не смог сотворить такое. Ты просто не хочешь признать его смерть. Если решил взять убийство Ма Хуана за доказательство того, что лао-эр жив, то за эти десять лет ты прилично поглупел.

Ван Чжун устыдился, он и сам понимал, что предаётся пустым надеждам — Лю Жуцзин был непоколебимо верен, и даже пожелай кто-то убить хозяина крепости семьи Ма, он бы пришёл на помощь не щадя жизни и уж точно не стал бы убивать.

Все в крепости пребывали в смятении и не обращали внимания на них двоих, к тому же, Хэ Чжан был начальником стражи и осматривал место преступления, разумеется, никто не осмеливался ему препятствовать. Они тщательно осмотрели все вещи в комнате — на удивление, всё было в полном порядке, не за что зацепиться.

— Если напавший действительно не прикоснулся ни к чему в этих покоях, то он должен быть с ними прекрасно знаком… — Хэ Чжан ещё не договорил, как кто-то в дверях произнёс:

— А… этот выдвижной ящик…

Хэ Чжан обернулся и увидел, что в дверях стоит человек и смотрит на него мягким и осторожно-виноватым взглядом.

— Выдвижной ящик…

— Глава ордена? — не дав ему договорить, воскликнули Хэ Чжан с Ван Чжуном.

Он ещё более виновато дотронулся до своего лица.

— А… Ли Ляньхуа к вашим услугам. Говорят, я очень похож на пропавшего главу ордена “Сыгу” Ли Сянъи, но в детстве я выглядел совсем не так. — Он вошёл в комнату, посмотрел на окровавленную кровать, и его передёрнуло. — В двенадцать лет я упал со скалы и разбил лицо о камни, меня спас один безымянный старик, который владел каким-то невероятным лекарским искусством, и с тех пор у меня такая внешность. — Он добродушно улыбнулся. — Тот старик и научил меня искусству врачевания, Ли Ляньхуа в жизни не солгал.

Ван Чжун с Хэ Чжаном колебались: хотя этот человек был невероятно похож на главу ордена “Сыгу” Ли Сянъи, однако не обладал присущей Ли Сянъи холодной красотой, манерами же и вовсе разительно отличался — невольно пришлось отчасти поверить его словам. Однако они не знали, что всего несколько месяцев назад Ли Ляньхуа объяснял своё сходство с Ли Сянъи иначе: они родные братья, Ли Сянъи при рождении дали имя Ли Ляньпэн, и в детстве его взял в названые сыновья неизвестный старик.

Хэ Чжан долго стоял напротив Ли Ляньхуа, рассматривая его лицо, и даже высмотрел некоторые различия с Ли Сянъи, после чего ровным голосом спросил:

— Так что вы говорили?

— На замке этого выдвижного ящика верно составлено пять слов, — сказал Ли Ляньхуа.

Хэ Чжан проследил за взглядом Ли Ляньхуа и увидел, что у комода рядом с кроватью внизу есть выдвижной ящик, запертый на замок с секретом — этот медный замок представлял собой цилиндр с шестью кольцами, на каждом из которых имелось четыре не связанных друг с другом слова. Чтобы открыть его, требовалось соединить слова на всех шести кольцах так, чтобы получилось стихотворение — такие замки сейчас были в моде. На замке, висевшем на самом нижнем ящике комода, пять из шести слов были соединены верно, в них с первого взгляда узнавалось популярное стихотворение:

За ширмою слюдяной почти угасла свеча.

Тускнеют звёзды, и меркнет Серебряная река.

Возможно, Чанъэ жалеет, эликсир бессмертья украв,

Лишь с синевой небесной наедине томясь*.

Стихотворение “Чанъэ” танского поэта Ли Шанъиня. В оригинале стихотворение состоит из 4х строк по 7 иероглифов, в переводе у меня получилось по 6 слов в строке, поэтому описание замка тоже слегка изменено.

Но четвёртое кольцо, со словами “почти”, “меркнет”, “эликсир” и “небесной” не было сопоставлено с другими пятью, и замок оставался заперт. Хэ Чжан подошёл и внимательно осмотрел его, Ван Чжун же был человек необразованный и совершенно не понимал, что это за штуковина.

— Хотите сказать, кто-то пытался отпереть ящик?

— Такого я не говорил, лишь заметил, что на этом замке пять из шести слов соединены верно, — поспешно уточнил Ли Ляньхуа.

— Трудно сказать, кто-то хотел открыть замок и не сумел, или же открыл, а потом не успел как следует перекрутить кольца… — медленно проговорил Хэ Чжан. — Однако пять слов из шести верны, маловероятно, что замок не отпирали. Полагаю, этот человек уже забрал то, что находилось внутри. — Он легонько потянул ящик — там были лишь стопки чистой бумаги для писем, совершенно ничего, что вызывало бы желание завладеть этим.

Бросив взгляд на выдвижной ящик, Ли Ляньхуа собирался что-то сказать, но Хэ Чжан сунул руку внутрь, вытащил пачку писчей бумаги и пролистнул — никаких записей, вся бумага была чистой. Ван Чжун скользнул взглядом по комнате — во время преступления она не была заперта, очевидно, убийца вышел через двери, непонятно, почему никто его не заметил.

— Целитель Ли полагает… — медленно проговорил Хэ Чжан. — Что отравление госпожи Ма не связано с убийством?

Взгляд Ли Ляньхуа тоже блуждал по покоям; услышав вопрос, он поспешно возразил:

— Связано. Учитывая, каким образом умерли хозяин Ма с женой и что за день до этого госпожа Ма была отравлена и находилась без сознания — боюсь, хозяин Ма не сопротивлялся по той же самой причине.

— Его отравили? — Ван Чжун переменился в лице.

Хэ Чжан кивнул.

— Отравили тем же способом, что и госпожу Ма, тем же ядом, а когда он потерял сознание, кто-то изрубил ему руку до плеча — и никаких следов сопротивления.

Рядом согласно покивал Ли Ляньхуа, а потом спросил:

— Но что же это за яд?

— Вы не знаете? — остолбенел Хэ Чжан.

Ли Ляньхуа замялся, помолчал, а потом непонятно к чему протянул: “А-а”. Ван Чжун удивлённо воззрился на него.

— Вы же искусный врачеватель, разве не способны различить, чем их отравили?

— Это чрезвычайно редкий яд… — наконец выдавил Ли Ляньхуа.

— Простой яд Ма Хуана бы не свалил, — кивнул Хэ Чжан. — Только странно, кто-то умышленно отравил чету Ма и сумел подсыпать яд аж дважды, да к тому же, кто бы мог подумать, оба раза успешно!

— Не дважды, не исключено, что и трижды… — медленно проговорил Ли Ляньхуа.

— И правда! — вздрогнул Ван Чжун.

— Это дело… и впрямь очень странное… — пробормотал Ли Ляньхуа, разглядывая стену, с которой ещё не смыли кровь — когда преступник размахивал ножом, то