Прасковьей Павловной и Богданом Борисовичем мы встретились в Муроме, — оповестил он супругов Никаноровых, — и я был даже любезно приглашён на семейную вечеринку по случаю дня рождения Богдана Борисовича. С тех пор я помню, что день его рождения совпадает с Татьяниным днём.

Валерию налили кофе, свежеотжатого сока, Галчонок слегка разогрела оладьи — не в микроволновке, а на сковороде. Обставила Валерия разнообразными вареньями, медами и сметаной.

— С удивлением и с радостью узнал, что Богдан Борисович получил религиозное образование, — Богдан намазал оладий густой светло-жёлтой сметаной.

— Самое базовое, — слегка прищурился Богдан, словно ему было противно смотреть на происходящее.

— Богдан — очень разносторонний человек, — проговорил Никаноров ласково. — Вот пытаемся его уговорить нам помочь, почти уговорили. — Богдан то ли с удивлением, то ли с осуждением поднял левую бровь. Прасковья знала, что с этого начинаются у него приступы мучительного бешенства, тем более мучительные для него, чем незаметнее они окружающим.

— Уверен, что Богдан Борисович вам… то есть нам поможет, — проговорил Валерий с политической улыбкой. — Нужное это дело, для всех нужное. Для России, уж извините за патетику. То, чем мы все занимаемся, — он обвёл мягким широким жестом всех присутствующих, — особенно, конечно, Прасковья Павловна — это наиглавнейшее нынче дело, важнейшее и грознейшее оружие настоящей и в особенности будущей духовной битвы. Возможно, и не только духовной. Битвы этой не избежать. — Он говорил тоном человека, который не сомневается, что его внимательно слушают. — Всякий патриот России и всякий православный христианин должен занять свой окоп в этой битве и изготовиться к обороне духовной. А кому Господь дал больше сил и знаний для этой борьбы, — он со значением взглянул на Богдана, который при этом сосредоточенно любовался молодой ёлкой за окном, обильно присыпанной снегом. Но такие мелочи, как отвлечённость собеседника, Валерия смутить не способны. — Кого Господь наградил разумением и мастерством, тому идти в первых рядах, без колебания и уклонения, — заключил он своим поставленным пасторским голосом.

«Какой бесстыдный демагог! — подумала Прасковья. — Впрочем, все мы служим по демагогическому ведомству, он профессионал, только и всего», — одёрнула она сама себя. Вспомнилось, как Богдан в день их свадьбы говорил: у любого профессионала есть профессиональная деформация личности. Вот у Валерия деформация налицо, можно сказать, профессиональное заболевание. Но раздражение не исчезло. «Иван — тоже хорош, мог бы и предупредить», — перевела она раздражение на Ивана. При этом она не знала, что было бы, предупреди её Иван заранее о появлении Валерия. Слегка беспокоило поведение Богдана: вот он отвернулся от окна и смотрит на Валерия с затаённой насмешкой. Насмешкой была и его манера обращаться к нему не иначе, как «отче». «Зачем всё это? Может быть, стоит пойти погулять? Тут, Богдан сказал, есть хороший каток, коньки выдают. Пойти покататься…».

Валерий меж тем перекрестился на красивую и дорогую копию афонской иконы Иоанна Предтечи в дорогом окладе, что располагалась в углу столовой, и принялся с не монашеским аппетитом поглощать оладьи с мёдом и сметаной, похваливая кулинарное умение хозяйки.

— Чудесная икона! — проговорил святой отец, насытившись. — Это с Афона?

— Да-да, — подтвердила Галина с готовностью. — Это сослуживцы Ивану подарили, когда он уходил с прошлой работы, где они когда-то с Прасковьей и познакомились. Прямо оттуда, с Афона; это копия известной тамошней иконы.

— С намёком? — лукаво хохотнул Валерий.

— Что с намёком? — не поняла Галчонок.

— Ну, предтеча. Предтеча великого дела. Которое потом развернула Прасковья Павловна.

— Признаться, я как-то не думал в этом направлении, — с лёгким недовольством проговорил Иван.

— Ты — человек светский, а я, старый клерикал, стразу опознал намёк, — Валерий улыбался, словно сытый кот, наевшийся сметаны. — Мой университетский учитель рассказывал, что советские редакторы были мастера во всём находить намёки. Аллюзии — по-научному. Думаю, это искусство понемногу возродится. Как думаете, Прасковья Павловна?

— Я, знаете, тоже не думала в этом направлении, — скромно ответила Прасковья.

— А вот Вы, Богдан Борисович, видите тут аллюзию? — обратился Валерий к Богдану.

— Нет, я ничего не увидел, — покачал головой Богдан. — Возможно потому, что мне неизвестен послужной список Ивана. Доведись мне выбирать ему икону в подарок, я бы, пожалуй, предпочёл Иоанна-Воина или, лучше, Иоанна Златоуста. Да, Иоанна-Златоуста, пожалуй, лучше… А скажите кстати: что, сейчас принято дарить иконы соответствующего святого?

— Ну, в наших кругах, пожалуй, принято, — ответила за всех Галка. — А ещё — картины. Прасковья, я тебе подарю картину с Кипром. Тем более, что она напомнила Богдану детство, это всегда приятно. А ещё принято дарить красивые книги. Книги теперь, как в старину, стали немножко роскошью. Чем-то старинно-бесполезным: читают-то по большей части в электронном виде.

— Спасибо, Галина, — наклонил голову Богдан. — Очень интересно, — продолжал он, задумчиво глядя на икону. — На свой день рождения я получил именно икону и книгу. Оказывается, я в тренде. Можно сказать, изготовился к обороне духовной.

Валерий поощрительно улыбнулся, то ли в похвалу благочестию, то ли давая понять, что оценил юмор.

— Галина, а дайте-ка мне этот одинокий оладушек, что остался, — обратился он к Галине. — Больно уж хороши они у вас, пышные такие, упругие.

— Очень приятно, Валерий, — радовалась Галчонок. — А то я уж подумала, что не удались: Прасковья с Богданом пощипали слегка, да и отставили.

— Оладьи отличные! — возразила Прасковья. — Просто мне надо следить за весом, а оладьи всё-таки диетическим блюдом не назовёшь. Ну а Богдан вообще по утрам почти не ест.

— Тогда, Прасковья, Богдан, ешьте яблоки. Экологически чистые, из нашего сада. Строго на органике, ни грамма химии. Представляете, в прошлом году посадили колоновидные яблони, а в этом — уже урожай. Небольшой, но всё-таки.

— А у моих родителей, Галя, почти все яблони посажены ещё моим прадедом, кряжистые, как дубы, старые-престарые, а всё продолжают исправно приносить яблоки. Хотя в пособиях по садоводству написано, что яблоня больше двадцати лет не живёт. Но наши яблони, видимо, не читали этих пособий и живут да живут. Антоновка у нас очень вкусная. Моя тётка прежде варивала из неё изумительное повидло. У нас оно стояло в трёхлитровых банках в подполе. Там было темно и страшно, но хочешь варенья — надо лезть. И яблоки там тоже хранились до самой весны; помню, ещё в весенние каникулы лазила за ними. Признаться, не знаю, варят ли у нас сейчас то повидло.

40

Распогодилось, даже солнце выглянуло. Мужчины и Прасковья оделись и вышли в сад. Галина осталась дома, сказала, что болит нога со вчерашней прогулки, да и к обеду надо кое-что доделать.

С куста жасмина вспорхнула сойка, показав яркую синеву крыла. Богдан