— Я дам тебе стакан вина.

— Не хочу вина.

— Ну тогда рюмку водки.

— Две, — настоял Понто, — и ещё два сольдо на приличные папиросы, а то курю всякую дрянь. Иначе я не встану.

— Хорошо, только вставай побыстрее, — согласилась экономка.

— И новые носки, незаштопанные, — начал наглеть журналист.

— Перебьёшься, — отрезвила его женщина, — ты и эти два месяца не носишь. И запомни, если сейчас же не встанешь, то ни водки, ни новых носков не увидишь целый месяц.

Такому аргументу журналист Понто противостоять не мог и с трудом стал подниматься.

А в это время синьор околоточный стоял около распахнутого контейнера с корабельным рупором в руках и расследовал ограбление. Тут же суетились с десяток полицейских и полдюжины сторожей портовой охраны.

— Не затаптывать, — орал Стакани в рупор. — Не затаптывать эти… как их… следы. Капрал, куда ты, свинья, плюёшься, а, ну, отойди оттуда. А ну чья это собака, убрать немедленно. Полетто, вылезь из контейнера и осмотри двери.

Все стали суетиться. Причём суетились они аккуратно, ходили на цыпочках, чтобы не затоптать следы.

— Разрешите доложить, — сказал полицейский и протянул синьору Стакани проволоку, — вот.

— Что ты мне всякую гадость суёшь? — спросил околоточный.

— Никак нет, не гадость. Это проволока, которой закручивают контейнер. Скрутка называется. А вот эта проволока с пломбой, которой контейнер опечатывается, — доложил Полетто.

— Сам вижу. И что дальше?

— Пломба сорвана неизвестным предметом, наверное, рукой. Скрутка снята, по всей видимости, тоже.

— Что тоже? — не понял Стакани.

— Тоже рукой.

— Рукой? — околоточный укоризненно посмотрел на подчинённого. — А чем бы ты эту скрутку снимал бы? Ногой, что ли?

— Никак нет, — заулыбался Полетто, — что же я облезьяна какая-нибудь ногой скрутки снимать? Это только они могут ногами. У них конструкция ног такая, что им всё равно, ногами скрутки снимать или руками. Они такие.

— Кто они? — с немалой долей сарказма спросил начальник.

— Облезьяны.

— Сам ты облезьяна, — обозвал околоточный полицейского. — А раз ты такой умный, что про конструкции рассуждения имеешь, то вот садись и пиши протокол об осмотре места происшествия.

— А куда прикажете присесть? — удивился Полетто, оглядываясь вокруг. — Тут, если вы изволите заметить, и стульев нету.

— А по мне, дурень, ты хоть наземь сядь, а протокол должен быть оформлен по всей форме. За протокол я с тебя спрошу. Выполнять!

А утро было промозглое, холодный туман наползал клочьями с моря. Околоточный поёжился, помялся и, наконец, решившись, поднёс рупор к губам и заорал:

— Сольдано, Брассели, вы что там, вашу мать, курилку устроили. А ну, ко мне быстро.

Полицейские, побросав окурки, рысью кинулись к начальнику. А околоточный продолжал орать в рупор, хотя подчинённые были уже в полутора метрах от него:

— Сольдано, быстро ко мне начальника смены порта и начальника охраны.

Полицейский убежал.

— А ты, Брассели, организуй-ка всем кофе горячего с бутербродами. Промозгло, брат, сегодня что-то, как бы ребята не захворали, — и, уже убирая рупор, околоточный добавил: — И это, давай-ка мне чего покрепче, чем кофе, а то у меня что-то насморк и грудь заложена, — Стакани даже кашлянул для убедительности.

— А покрепче чего? — проникновенно поинтересовался Брассели. — Водки или рома?

— Коньяку, брат. Да не поленись до грека Папониса добежать, он коньяк разбавляет намного меньше, чем Булис. А деньги потом за завтрак спишем из околоточной кассы. Вот тебе ключи от сейфа. И смотри, у меня всё подсчитано.

— Не извольте беспокоиться, — отдал честь полицейский и, взяв ключи, ушёл.

А у околоточного настроение, мягко говоря, было дрянь. И дело выглядело глухим, как говорят сыскари. Воры следов не оставили, и раскрыть его самостоятельно у Стакани практически не было шансов. Его благородие тяжело вздохнул и подумал, что надо послать в управление за специалистами. Околоточный поморщился, глядя, как его подчинённые прохаживаются взад и вперёд, сосредоточенно глядя себе под ноги, — следы ищут. А какие тут, к дьяволу, могут быть следы. Околоточный сплюнул с досады и самому себе сказал:

— Профессионалы работали.

После чего его благородие отправил бричку в управление за следователем, моля Бога, чтобы в эту ночь не дежурил сам начальник управления капитан Калабьери. Отправил и вздохнул тяжело.

А в это время журналист Понто, уличив момент, когда его экономка отвернулась, успел хлопнуть третью рюмку, разумно полагая, что где две рюмочки, там и третья лишней не будет. Хотя некоторым гражданам со стороны могло показаться, что и две ему было предостаточно, так как он вчера нажрался, что называется, в рык и со вчерашнего ещё как следует не отошёл. Но у журналистов, как известно, свой взгляд на вещи, и поэтому он хлопнул четвёртую, мотивируя её промозглым туманом за окном. Неизвестно, чем он хотел мотивировать пятую, но этому положила конец экономка. Она отняла у него посудину с криком:

— Куда же ты, подлец, наливаешься с самого утра? — после чего женщина выставила его за дверь и добавила: — Иди пиши статью, свинья пьяная.

Понто, оказавшись на улице, поёжился. И, обозвав свою экономку бестолковой овцой, а также дурой-бабой, поплелся в порт, напевая песню «Ехали цыгане — не догонишь, пели они песню — не поймёшь». Журналист был только в начале своего пути, когда к месту преступления прибыла бричка из управления и Стакани понял, что Бога он молил зря, потому что ещё издали околоточный узнал грузную и пышноусую фигуру капитана Калабьери.

Капитан не без труда вылез из брички и, не обращая внимания на рапорт околоточного, указал пальцем на распахнутый контейнер и спросил:

— Кто это сделал?

— Ищем-с, — ответил Стакани. — Как говорится, проводим необходимые розыскные мероприятия.

— Значит, ограбили? — задумчиво произнёс начальник управления. И сказал он это таким тоном, что синьору Стакани показалось будто подозрение упало на него.

— Так точно, был налёт. Сторожа никого не видели, проявляя полную небдительность, — промямлил околоточный. — А нельзя ли нам получить сюда дознавателя Подлески? Потому как без него такое сложное преступление не раскрыть.

— Нельзя, — обрезал капитан. — Подлески вчера при осмотре курятника был ранен петухом в глаз и взял больничный. Так что вам, многоуважаемый Стакани, придётся распутывать это дело самому. И не дай вам Бог, —