Но ведь Африл совсем другое дело. По меркам Кондорры, это оживленный цветущий город. Подумав об этом, Балур опрокинул оставшиеся полпинты в глотку и заключил, что в Африле еще и хорошее пиво. И если только не совсем отказало зрение, вон те три женщины за стойкой строят глазки. А это означает квартал красных фонарей. Во имя богов, на что же горожанам жаловаться? А они слетелись на проповеди полоумного старикашки, будто мухи на дерьмо.

Безумие началось сразу за воротами. Фиркин завелся: задышал глубоко, выпятил цыплячью грудку — и пронзительно завопил:

— Граждане! Соотечественники! Угнетенные собратья! Я принес вам слово пророка!

Население Африла выказало удивительную готовность слушать эту белиберду. Оно оставило свои дела и дома с лавками, явилось внимать и при этом, в общем и целом, бормотало одобрительно. Балур немедленно отошел подальше от Фиркина. К удовольствию ящера, Чуда держалась рядом с ним.

Он хорошо помнил свои обещания приглядывать за Фиркином и не выпускать ситуацию из-под контроля. Но держать слово — это одно, а без повода совать шею под меч — совсем другое.

Балур всей душой хотел разбогатеть. Однако надрываться ради золота не желал. Ограбить Дантракса — это хорошо, хотя и рискованно. Притом вовсе не обязательно гибнуть Фиркину с толпой и народцу Африла. Однако если они хотят побунтовать и получить в пузо по куску железа от стражи — пусть. Никто мешать не станет. И кстати, чем больше стража занята проделыванием дырок в населении, тем меньше желающих делать дырки в Балуре. А когда вломишься в крепость, лучше оказаться без дырок.

Перспектива встречи со стражей, кажется, вовсе не проникла в рассудки горожан. Конечно, они не подозревали о том, что Билл с Балуром используют их для диверсии. Но все же с какой легкостью они забросили привычную жизнь и нырнули с головой в кровавую смуту!

Странно оно и пугающе. С одной стороны, хорошо, что план происходит без сучка без задоринки. А дальше? Вдруг бунтовщики и потом удумают мутить?

Балур не любил думать о грядущем. Когда про него думаешь, забываешь о насущных делах. Мысли о завтрашнем похмелье поганят сегодняшнюю пьянку. А от мыслей о завтрашней чесотке и красных пятнах на причинном месте тоскливо со шлюхами.

Балур был существом немедленного действия. Планы — дело скучное, тягомотное. Надо выжидать, примеряться, высчитывать. Отсиживать задницу. В общем, к Рыгу в мошонку все планы. Однако без плана ну никак. А в плане есть Фиркин. А от Фиркина у толпы безумие. Мать же вашу, что будет?!

Чтобы разрядить стресс, Балур грохнул кулаком о стойку и заорал:

— Пива!

А потом, на случай, если в первый раз не дошло, заорал снова:

— Пива!

— А не лучше было бы приняться за работу с ясной головой? — предположила Чуда.

— С ясной головой? — изрек ящер.

Он обвел взглядом таверну, склонил голову, прислушиваясь. И за пару секунд четырежды услышал слово «пророк».

— Если буду с ясной головой, то в сути оказываюсь единственным таким в целом городе.

Чуда удостоила его легкой улыбки.

— Это несомненно так, но если отставить сардоническую браваду и подумать здраво… разве не легче вламываться в гарнизон трезвым?

— Трезвым?!

Ящер честно попытался представить драку по своей воле на трезвую голову: наморщил лоб, сощурился, надул щеки и даже высунул язык. Чуда скривилась — наверное, решила, что он издевается. Но она ошиблась. Ящер думал.

В Аналезианской пустыне всякая жидкость драгоценна. Доступные запасы распределялись в соответствии с заслугами. Сильные воины заслуживали больше жидкости. А большинство жидкостей, которыми располагали аналезы, содержало алкоголь.

В голове Балура со скрипом совмещались идеи трезвости, жажды и драки. Результат выглядел жутко.

— Нет! — отрезал ящер, яростно затряс головой и, с надеждой придать отрицанию должный вес, повторил: — Нет!

На всякий случай он повторил и еще раз: «Нет!» И вздрогнул.

— Ты что, хочешь, чтобы я в сути делал такое трезвым? — спросил он, глядя на Чуду с ужасом. — Это же варварство!

Она поглядела на него с удивлением, затем покачала головой. А Балур приступил к освоению второй пинты и уже значительно продвинулся, когда его взгляд привлекло происходящее за окном. Там бежал человек, и Балур не сразу понял, что он — не огненно-рыжий.

У человека пылала голова. Бедняга размахивал руками и неистово орал.

Балур прищурился. Он раньше не бывал в Африле. Да и вообще, несмотря на столько времени среди людей, ящер не вполне освоил людские обычаи. Однако поджигание собственной головы вряд ли было любимым развлечением человечества.

Человек исчез, оставив за собой дымный след. Издалека донеслись крики, грохот разламывающихся деталей архитектуры. Больших и увесистых.

Балур перевел взгляд на Чуду:

— Ты слышишь?

— Я надеялась, — сказала Чуда, уставившись в бокал с вином, который вертела в руках весь последний час, — что мне чудится.

Балур тяжело усмехнулся, выставив весь свой арсенал зубов. Есть лишь одно объяснение слышимому. И когда Балур это объяснение отыщет, прикончит его без лишних слов.

Фиркину было хорошо. Хорошо ему было с тех пор, как компаньоны отравили деревенский хлеб. Фиркин и припомнить не мог, когда в последний раз было так хорошо. Хотя, честно говоря, он многое не мог припомнить — включая, время от времени, свое собственное имя. Однако Фиркин не сомневался в том, что стесненные обстоятельства не позволяли ему радоваться уже много лет. А теперь, хвала всем сукиным сынам и дочкам могучего пантеона, Фиркин радовался так, что мог и обделаться от веселья.

— Братья! — вопил он. — Сестры! Очень близкие кузены! И кузины! Отцы! Мамы! И те, кто одновременно и то и другое! Пророк пришел!

Фиркин находил абсолютно и невероятно безумным тот факт, что его слушали. Он вываливал все, что приходило в голову, — а они слушали. Всего-то и надо было заверить их, что так сказал пророк, или собирался сказать через секунду, или, возможно, скажет в ближайшем будущем, или вовсе не сказал, но все равно хотел, чтобы все знали. И они слушали!

— Разбейте старый мир! Выкиньте старье! Верните свою правду!

Этот лозунг толпа любила. Иногда — в особенности когда за Фиркином ухаживали юные, но уже созревшие для брачных уз создания — старик задумывался над тем, что же именно видит толпа за любимым лозунгом. Наблюдая за оравой подростков, крушащих витрины и распихивающих украденное по карманам, Фиркин решил, что вреда от лозунга не много. А пользы изрядно. Похоже, люди, как и он сам, радовались впервые за много лет.

— Спалите свои пропащие годы! Сожгите пепел своей истории!

Фиркин знал: уж в этом точно нет никакого смысла. Нельзя поджечь пепел. Его уже сожгли. Но никто Фиркина не одернул. Не закричал, требуя прекратить чепуху. Не обозвал идиотом. Если сказать им, что пророк приказал утопить Фиркина в спирте, — они утопят. Мать честная, что за раздолье!