Теперь он даже не смотрел на телефон.

— Как я и сказал, я уже говорил с полицией. Копы обыскали весь дом, сверху донизу. И не нашли никаких свидетельств чего-либо противоправного.

— Конечно, — отозвалась я с ноткой сарказма. — Всего лишь скрытые микрофоны, трюки с освещением и звуковые эффекты. Но пленки они не нашли, верно? Наверняка даже не потрудились заглянуть под кровать. Это вы поработали с замком?

Нил напустил на себя видимое безразличие.

— Не понимаю, о чем вы.

— Не знаю, какую игру вы затеяли, но если вы надумали начать с того же места, где остановилась ваша нанимательница, я бы вам не советовала. Вы же не хотите попасть под наблюдение мисс Пентикост. Раз уж ваша нанимательница умерла, думаю, она будет рада заняться вашей деятельностью.

Он расправил плечи и подбоченился.

— Если вы с вашим боссом желаете за мной следить, ради бога. Мне нечего скрывать, — объявил он. — Не то что некоторым.

Я наградила его улыбкой, которую моя бабушка называла «замогильной».

— О чем это вы, Нил? Что мне нравятся не только мужчины, но и женщины? Или что я трижды смотрела бродвейскую постановку «Следуй за девушками»? Потому что я стыжусь только последнего.

Я встала и вышла мимо него из гостиной. Когда он наконец заговорил, я уже потянулась к дверной ручке.

— Мне не нужны проблемы, понимаете? — сказал он. — Она давала мне поручения. Специфические поручения. Я не всегда знал детали. А когда не знаешь деталей, то и полной картины не знаешь.

Хороший монолог. Но он ведь учился у лучшей в своем деле.

— Я почти вам верю, — откликнулась я и вышла под снегопад.

Я нашла таксофон и позвонила домой.

Миссис Кэмпбелл взяла трубку после пятого гудка.

— Есть новости от хозяйки? — спросила я.

— Нет, но тебе звонили. Некий Холлис Грэм просил передать, что он снова у полок, что бы это ни значило.

— Это значит, что мне придется еще немного померзнуть, — сказала я. — Продолжайте держать оборону.

Несмотря на снегопад, в Центральной библиотеке было полно народу. Помимо библиофилов к ее полкам стеклись все праздные зеваки в радиусе тридцати кварталов.

Я обогнула толпу и направилась в подвал, к архивам, где нашла своего информатора — он сортировал стопки журналов на столе.

Холлис был неказистым на вид. Низкорослый, коренастый, с носа постоянно спадали очки с толстыми стеклами, а на макушке топорщились кустистые темные волосы с проседью. Он был в своей обычной униформе — в блузе художника и пыльных ботинках. Он мог бы одеваться и поэлегантней — я бывала у него дома и видела впечатляющую коллекцию костюмов от дорогого портного. Но к концу дня он был с ног до головы покрыт пылью рассыпающихся газет, во многих из которых присутствовали статьи, подписанные его именем.

Я заглянула ему через плечо на журналы, которые он пристально рассматривал.

— Французские? — спросила я.

— Бельгийские.

— А в чем разница?

— Валюта, короли, ландшафт, история и место хранения, — ответил он. — Я бы вообще не стал их хранить, но это часть благотворительного пожертвования и… святые угодники, что с твоим лицом?

— Видел бы ты моего противника.

— Им был Шугар Рэй Робинсон?[16]

Я наскоро обрисовала ему события. Он покачал головой, вскинув темные с проседью кудри.

— Тебе нужно быть осторожнее. В этом городе полно маньяков, воров и просто козлов. И это в одной только мэрии.

— Да-да, — отмахнулась я. — Ты получил мое сообщение?

— Да. И пока еще пытаюсь наверстать упущенное по делу Коллинзов. Я же был на пляжах Панамы. Туда не доставляют нью-йоркских газет. Можешь в такое поверить?

— Дикари.

— Ты даже представить себе не можешь. Ну, так что ты хочешь найти?

— Все, что не попало в газеты. У нас есть мертвая светская львица, приехавшая в Нью-Йорк под вымышленным именем. Чей муж застрелился без веских причин, как все говорят. А есть еще шантажистка ясновидящая, теперь уже убитая, которая, возможно, опустошала карманы богатеев Нью-Йорка.

— Твой босс не считает, что это дело рук Уоллеса?

— Я не могу тебе сказать, о чем думает мой босс. Сейчас она не в городе, идет по следу, — сказала я. — Но лично я пока вижу в этой головоломке множество белых пятен, и мне бы хотелось их заполнить.

Холлис бросил на меня взгляд, который я не сумела расшифровать, а потом спросил:

— Ты уже обедала?

Я покачала головой.

— Давай выберемся из этого подземелья, — предложил он. — Я торчу тут целый день, хочется увидеть солнце. К тому же у меня теперь есть два помощника, они прекрасно умеют сортировать журналы, а подслушивать умеют еще лучше.

Он расстегнул халат, под которым оказался свитер и брюки в синих тонах, и поменял пыльные ботинки на элегантные, из коричневой кожи. Холлис взял пальто, и мы вышли на свет и холод, а затем проковыляли по снегу к итальянскому ресторанчику на Сорок восьмой, мимо которого я часто проходила, но ни разу не заглядывала. Метрдотель заулыбался и назвал Холлиса по имени, а потом усадил нас в уголке, в относительной изоляции, где мы могли смотреть на снег и говорить без посторонних ушей.

Заказ принял официант, который, судя во внешности, еще помнил времена, когда Бруклинский мост был несбыточной мечтой. Я взяла говяжьи котлеты, а Холлис предпочел пасту. Официант принес бокал красного Холлису и воду для меня и больше почти не показывался.

— Ты здесь уже бывала? — спросил Холлис.

— Не имела удовольствия.

— Хорошее место. Хорошо кормят. Принадлежит той же семье, что и в начале века. Раньше это было единственное заведение в радиусе двадцати кварталов, где могли полноценно накормить до двух часов ночи и предложить что-нибудь приличнее самопального джина.

— Наверняка популярно у репортеров и копов, — предположила я.

Он покачал головой.

— Слишком дорого для рабочих лошадок. В обычное время здесь обслуживают будущих титанов делового мира.

— А в необычное время?

— Это первая остановка для полуночников, которые могут позволить себе поесть за десять долларов и хотят уединения, — ответил Холлис. — Именно здесь я впервые увидел Ала Коллинза вблизи. Я ужинал с приятелем — он угощал. Было уже поздно, хорошо за полночь. Народу было полно, хотя это и трудно было заметить. В то время все столики были в отдельных кабинках и занавешены, а для частных вечеринок наверху есть большой зал. В общем, вошли двое мужчин в дорогих костюмах, вдрызг пьяные и хохоча до упаду. Я поднял голову и встретился взглядом с одним из них — высоким, уже немолодым и с довольно мрачным лицом. Видимо, он принял меня за репортера, схватил своего приятеля за руку и потащил наверх. Я спросил своего друга, кто это. А он и говорит: «А, это Ал Коллинз. Приглядывай за ним. Однажды он станет одним из городских заправил».