– в шкуры, возможно. Мамонт ушёл от них далеко, и сегодня догнать его не представлялось возможным.

Сейчас их привлёк дым, и едва уловимый запах чего-то горелого, похожий на сладковатый болотный бульон. Существа были низкорослые, широкие, с массивными округлыми плечами и выпирающими наружу мускулами. Когда они остановились в проёме деревьев на безопасном от костра расстоянии, Губа глуповато улыбнулся. Они показались ему накачанными игроками в американский футбол, который он однажды видел по советскому телевидению. Один из группы издал гортанный носовой звук и посмотрел мимо костра в его направлении. Ноги их тоже были обвязаны кусками шкур и, почти не оставляя следов, они медленно начали приближаться к незнакомцу, держа наготове палки и копья. Теперь Губа смог разглядеть лицо ближайшего. Оно было широким, с почти не выраженным подбородком, массивными скулами, низким лбом с густыми бровями, и мощным носом, из ноздрей которого вырывались клубы пара, как из топки паровоза.

«Гроссмейстер! Где ты?»

Он вытянул в приветствии две руки ладонями вверх, показывая, что в них нет оружия (винтовка была прислонена к стволу дерева).

Не удостоив Губу вниманием, первый в шкуре прошествовал мимо него и, с деловым видом направился к костру. Его в первую очередь заинтересовали вещи фотографа, разложенные на камнях: фонарик, ракетница, фотоаппарат…

Гоминид посмотрел на него, Губа посмотрел на вожака. По всем земным и цивилизованным понятиям дальше должен был состоялся контакт. Зрительная аберрация взглядами была установлена: неандерталец смотрел на Губу, фотограф глупо улыбался в ответ.

- О-жё-о! – показал тот скрюченным пальцем на огонь.

Сзади из-за его спины вышла самка-женщина – представительница, непонятно какого рода-племени – Губа не успел классифицировать, да он и не смог бы: антропология была не его стихией. Вот если бы сейчас здесь находился профессор, он бы сразу ввёл бы это существо в определённую группу.

«Назовём её восьмой, - подумал он. – Потому как, там ещё шестеро виднеются», - остальные с копьями уже начали подходить. Итого восемь. Одна была женщиной. Шкура, вероятно, когда-то убитого леопарда прикрывала грудь и спускалась по бёдрам, как у виденных им однажды по телевизору древних амазонок в передаче «Вокруг света». Только эта восьмая была намного ниже ростом, коренастая и руки держала ниже колен.

Первый, наконец, перевёл своё внимание с костра и вещей на Губу, и указал рукой на восьмую:

- О-нце!

Затем на себя:

- Е-сяц!

На остальных, обведя жестом:

- Хо-ты…

Развёл руками, показывая на полосу разрухи, где прошёл мамонт, и вопросительно поднял густые брови:

- Мо-ха?

Губа не ответил, да, собственно говоря, ничего и не понял. Он смотрел на восьмую.

- О-нце? – переспросил он, коверкая от непривычки язык.

Восьмая кивнула. Удивительно! Этот жест согласия к нам перешёл от неандертальцев, изумился он. Подумать только! Он сейчас воочию наблюдает зарю человечества, его зарождение, и, можно сказать, прародительницу библейской Евы в образе восьмой, а профессор этого не видит. Никто не видит.

Чудеса!

Первый обошёл вокруг костра и уставился на ружьё, всё ещё стоявшее под деревом. По всей видимости, вожаку были неинтересны те предметы, что лежали у костра – он просто не осознавал, что это такое. В руки не взял, ограничился только поверхностным осмотром: на копьё или каменный топор не похоже, следовательно, не представляет никакой ценности. Вот ружьё-то вожака как раз и заинтересовало: оно было похоже в его абстракции либо на необычную дубину, либо на непонятное копьё с толстым основанием (прикладом). Второй жест после кивка женщины тоже был понятен Николаю. Вытянутая рука с указывающим направлением давала основание предполагать, что теперь от него ждут каких-то слов, рука ведь указывала именно на него, а затем уж на винтовку.

- То-е? – звуки из горла вожака выходили какие-то раздельные, с затянувшимися паузами, и были похожи на гортанное полоскание рта по утрам.

- То-е? – повторил гоминид, и это явно было вопросом.

Губа в ответ кивнул и ещё больше придвинулся к ружью: кроме ножа и одноразовой ракетницы оно было единственным спасением в этом неведомом ему мире, куда его занесло. А то, что его сюда занесла червоточина, он теперь нисколько не сомневался. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять очевидное, имея в качестве примеров прошлые перемещения его бывших коллег по команде. Гроссмейстер, видимо перекинул его сюда и продолжает свою безумную игру, хотя и обещал его не трогать. Молчит, пропал, на связь внутри рассудка не выходит.

Губа взял в руки винтовку и почувствовал себя увереннее. Даже если нападут, он успеет сделать два выстрела, потом пока остальные будут приходить в себя от громового звука, успеет перезарядить и сделать ещё два. Оставшиеся разбегутся. Так он, во всяком случае, полагал.

В это время от остальных отделился ещё один, стоявший шестым и держа копьё наготове, другой рукой вынул из-за спины свёрнутый рулон шкуры – протянул, посмотрел на предметы у костра, и так же растягивая слоги, спросил:

- То-е?

И уже через минуту, они к обоюдному удовольствию обменялись двумя предметами из разных вековых эпох, разделявшихся по времени в несколько десятков тысячелетий, или более прозаически – произошёл товарный обмен между двумя цивилизациями. Губа накинул шкуру на плечи, стало намного теплее и он, будучи всё же изумлённым, наконец, расслабился. Нелепость ситуации отошла на второй план, и только тут фотограф ощутил, насколько он голоден. Лягушки с гребневыми наростами так и остались лежать в углях костра, сами превратившись в некое подобие прогоревшей золы.

Вот и всё.

Контакт состоялся.

С чем он себя и поздравил.

********

- О-нце! – показала на себя пальцем женщина. Голос её был таким же грудным и басовитым, как у бригадира на стройке, а что касается языка как такового, то его вообще не существовало в их природе. Сплошные ахи, охи, ау, оё и прочая муть – так вывел для себя Губа. Но, как он уже успел заметить, каждое их простейшее словосочетание имеет какое-то определённое значение, и к чему-то или кому-то оно конкретно прикреплено. Костёр или огонь у них обозначается гортанным «о-жё-о». Мамонт – «мо-ха». Вопрос «что это?» означает протяжный «то-е-е?». Женщина, то есть восьмая, очевидно, имеет собственное имя «О-нце», как и вожак племени – «Е-сяц».

- Николай! – в свою очередь отрекомендовался он.

Затем по слогам:

- Ни-ко-лай.

И даже приосанился, гордо выдвинув