Сполохи водяного сияния обволокли его тело подобно шёлковой паутине и, теряя контроль, а вместе с ним и ощущение реальности, безумец, расставив руки и задрав голову с открытым в блаженственном крике ртом, бросился в пелену светящегося тумана.

…Там его и поглотила очередная червоточина, закружив в круговороте временного портала. Ружьё висело у него через плечо, десяток прихваченных с собой патронов находились в кармане, одет он был в куртку-ветровку, брезентовые брюки, и обут был в те же армейские ботинки на шнуровке – с тем и отправился в неизвестность, покоряя пространство и зигзаги времени. Тело вместе с одеждой дематериализовалось, разложилось на нейтроны и, со скоростью выше световой, в миллионную долю секунды испарилось, уносясь в бесконечность. Как физическая величина – Николай Губа, фотограф и убийца Люды – перестал существовать в этом мире, а вместе с ним и его внутренний Гроссмейстер.

Ударная волна прошла над поляной, разметав костёр и подбросив вверх спальные мешки. Откуда-то сверху, из сереющего предрассветного неба, ломая ветки близстоящих деревьев, на пустой спальный мешок свалился закрученный огромный бивень мамонта, и чуть поодаль – древнее копьё с заострённым кремневым наконечником.

Расшвыряв всё вокруг, смерч унёсся к берегу озера, закрутив внутри себя люминесцирующее сияние, затем, издав хлопок, скрылся в глубине, образовав некое подобие мыльного пузыря.

Оба друга, ошеломлённые коллапсом разбушевавшейся природы вскочили на ноги и уставились на предметы палеолита, упавшие, что называется, с небес.

Первым их вопросом спросонья был: где Люда?

№ 61.

…Тело девушки они нашли спустя несколько минут.

Не имеет смысла описывать душевное состояние Саши – оно было подобно своей собственной смерти, граничащей с безумием. Не шевелясь, он пролежал возле трупа весь день до темноты. Уже солнце закатилось, быстро наступала байкальская ночь, от прогретой за день почвы шёл сухой пар, зажглись особенной величины и яркости звёзды Млечного пути, на горизонте поверх лесного массива разлилось зарево причудливых огней очередных сполохов магнитных бурь, а он всё лежал. Лежал на её, опустевшем теперь спальном мешке, и, очевидно, пытался определить своё место во Вселенной: не то в аду, не то ещё на белом свете…

Семён не мешал своему другу в его горе. Бесполезны были теперь слова утешения. Он и так понимал, что Сашу сейчас этим не проймёшь – да и зачем? Боль утраты, просто-таки катастрофическое чувство безысходности накрыло его с головой, так же как и самого Сашу. Переутомлённый и взорвавшийся от ярости мозг генерировал миллионы решений и неожиданных выходов из сложившейся ситуации – но всё было не то. Не готов он был к подобному трагическому исходу. Всё произошло настолько глупо и тривиально, что хотелось выть от бессилия. Выть, как голодный волк на взошедшую луну. Как он мог допустить такое? Как они вообще могли оставить дежурить Люду в одиночестве, зная, что Губа, полный мести, обретается где-то рядом с их лагерем? Да пусть они хоть трижды были не выспавшимися, пусть хоть замертво валились от усталости, пусть хоть падали от истощения – но, Люда!..

Она не должна была дежурить! Не должна, и точка! Он был в не менее потерянном состоянии, как и его младший товарищ, но знал одно: это был Губа. Тут двух мнений быть не могло.

Саша находился в кататоническом ступоре. От боли, душевной и терзаемой, он ничего перед собой не видел и едва ли сейчас осознавал, где в данный момент находится. Едва начало смеркаться, Семён перетащил костёр ближе к дереву и укрыл друга одеялом. Саша плакал, плакал и Семён – скупо и незаметно. Он намеренно не заговаривал и не отвлекал бедного парня в течение дня. Да и что он мог сказать? Соболезнования здесь неуместны, поскольку трагедия коснулась их обоих. Они потеряли единственного не защищённого от всех невзгод своего члена команды: хрупкую, нежную, весёлую, никогда не хнычащую по пустякам, свою любимицу и любимую всеми, за исключением этого мерзкого маньяка, до которого, поклявшись самому себе, Семён теперь доберётся, чего бы это ему не стоило – хоть ценой собственной жизни. Отныне это будет его целью на все оставшиеся дни, отведённые ему Создателем.

Если смерть бурятов и профессора были чисто природным явлением – не без помощи, конечно, Хозяина Байкала, - то смерть их подруги целиком лежала на этом свихнувшемся безумце, изверге, душителе и любителе капканов. Скупые слёзы не давали никакой жалости к убийце: он отомстит! Непременно. Попадись только тот ему в руки. Отважная девушка заслуживала сей акт возмездия.

Семён сквозь пелену слёз посмотрел на своего притихшего друга, свернувшегося калачиком рядом с телом убитой. Тихо вздохнул и подкинул в костёр несколько веток. Есть не хотелось. Весь день он только и делал, что ходил обескураженный кругами вокруг поляны, и тихо, не настойчиво подсовывал миску с горячим бульоном ближе к Саше. Тот не шевелился и тихо плакал.

Следов отступления Семён не заметил. Было ощущение, что убийца провалился сквозь землю или внезапно улетел в небеса. Метрах в ста от поляны Семён обнаружил рюкзак, спальный мешок Губы, и кое-какие его вещи. Ни ружья, ни его самого…

Что произошло, после того, как он расправился с девушкой?

Семён не забыл, каким именно образом они с Сашей проснулись. Внезапный шквал вихря и ударная волна, разметавшая их стоянку…

Это было чертовски похоже на симптомы появления прошлых червоточин, при которых они затем обязательно обнаруживали одинаковых мёртвых лётчиков. Но сколько он не лазил вокруг, ничего похожего так и не нашёл. Обескураживало ещё и то, что во время ударной волны, откуда-то с высоты над деревьями, к ним на поляну свалился огромный бивень мамонта, который всё ещё продолжает валяться в стороне от костра – Семён его пока не осматривал – не до того было. А в том, что это был, несомненно, бивень мамонта, он нисколько не сомневался. Толстый, просто гигантский, с характерным завитком кверху окончания – таких наглядных признаков у современных слонов попросту не могло быть. Семён хорошо знал эпоху палеолита и конец неогена в целом, чтобы ошибаться. А ещё это копьё… Кремневый, грубо обтёсанный наконечник с явными признаками ещё не умелой до конца руки. Что, как не орудие охоты неандертальцев на того же мамонта? Теперь Семён тщательно осмотрел и то и другое, еле приподняв край бивня и подвинув в сторону – настолько тот был тяжёл. Даже старшеклассник бы отличил характерные особенности данных «гостей», появившихся в современном мире ниоткуда. И то, и то, по мнению Семёна, датировалось никак не менее ста тысяч