Губа увидел восьмую, лежащую у его ног всю в крови и смотрящую на него недоуменным, предсмертным взглядом. В её угасающих глазах читалась боль и всепоглощающая верность.

Безумец опустил дрожащее в руках ружьё и дико, с болью заорал.

********

О-нце лежала у его ног и преданно смотрела на своего убийцу – так смотрит больная собака на своего хозяина, предчувствуя свой скорый мучительный конец, в надежде, что он ей поможет. Она умирала. Не суждено будет родиться отпрыску симбиоза неандертальца и человека Разумного – очевидно не судьба. Она спасла ему жизнь, ухаживала за ним как могла, она, наконец, легла с ним в постель и отдалась ему вопреки всем законам природы. И всё из-за этого ублюдка третьего. Теперь она лежит, умирает, доверчиво поскуливает, а он, Губа ничего для неё не может сделать.

Возможно, третий скрывается где-то поблизости: эхо от выстрелов рассеялось, и из-за камней начали появляться головы гоминидов, озираясь и лепеча что-то в испуге. Решительным жестом Губа откинул вожака, и в припадке безумной мести, выскочил к выходу из пещеры. Он убьёт этого ублюдка! Кто бы тот ни был, пусть хоть лётчик с Байкала, пусть хоть сам чёрт из преисподней – он прикончит эту падаль, он отомстит, он расквитается за смерть восьмой.

Борясь с ознобом и пошатываясь от слабости, фотограф с винтовкой наперевес бросился к ближайшим деревьям и камням, в надежде отыскать третьего…

Там его и подхватила очередная червоточина портала времени.

Темпоральная пустота воронки всосала его в себя подобно мощному пылесосу, закрутила внутри концентрических кругов, необозримо долгий отрезок эпохи палеолита пронёсся у него в голове с бешеной скоростью, и тело – бренное и хлипкое – разложилось на нейтроны и бозоны Хиггса. Последними в пустоте исчезли его глаза. Взгляд ещё успел выхватить испуганную рожу третьего, который выглядывал из-за скалистого, поросшего мхом камня, затем и он исчез вместе с ним. Два параллельных пространства, антимир и мир реальный, соединились как сгиб бумажного листа, образовав между собой некий пространственно-временной тоннель, и пропустили сквозь себя мчащиеся в вакууме частицы физической и духовной энергии – то, что только что было Николаем Губой и неандертальцем – лётчиком. Поляна у скал опустела, концентрические круги умчались вверх к небесам, и у камней остались лишь первобытные люди, завороженно глядящие в небо.

Так и не поняв, что, собственно произошло, Е-сяц ещё раз взглянул в вышину, повернулся, и направился к мёртвой восьмой. Чуть погодя, туда же двинулись и остальные.

…Эпопея Губы в каменном веке была окончена.

Глава 10: 1979-й год. ПЯТЫЙ ЛЁТЧИК

********

Тем временем, в точно такой же пещере, только через сорок тысяч лет, на Байкале происходило следующее…

Вспыхивающее пламя костра выделяло из темноты лица двух друзей, оставшихся от, некогда полноценной экспедиции. Хворост трещал под огнём и распадался на мелкие красные угольки, горевшие коротким фиолетовым пламенем, будто с примесью газовых испарений. Иногда уголёк выскакивал из костра, и Семён подталкивал его ботинком назад в огонь к жарким, пылающим веткам.

Они сидели и смотрели на танец искр, поднимающихся к звёздному ночному небу. Млечный путь – родной и далёкий – нависал над Баргузинской зоной, словно и не было в вышине никакого энергетического купола, не отпускавшего их от себя вот уже два месяца. Ещё два дня, и пойдёт третий месяц их пребывания в треугольнике, подсчитал про себя Семён и подтолкнул ботинком очередной, выскочивший из костра уголёк.

Прошло три дня, как они покинули ту первую свою пещеру, в которой на время скрылись от ливня на следующий день после убийства Люды. Все эти дни Семён едва ли не насильно тащил Сашу за собой или подталкивал впереди себя сквозь заросли таёжного леса вдоль береговой линии озера. Следя за апатичным состоянием своего младшего друга, он, тем не менее, старался не отдаляться от берега, придерживаясь направления на юго-запад. Сколько им ещё продвигаться таким образом, Семён не имел понятия. Похоже, в пределах этого силового поля внутри сферы не действовали никакие физические законы, известные ему с детства, а если и действовали, то они были иными, не подвластными его разуму.

Все эти три дня Саша был печален и молчалив. Тащил на себе рюкзак и спортивную сумку – всё, что осталось от их общей амуниции. Ни постельного белья, кроме спальных мешков, ни палатки, ни сменной одежды, ни оборудования, ни даже посуды, кроме общего котелка, мисок, ложек и двух кружек. Всё остальное они оставили в пещере. Предметы для выживания – москитные сетки, по одной горсти патронов для обоих ружей, остатки медикаментов и прочие мелочи, включая фонарик, спички и одну, оставшуюся на двоих ракетницу, они несли в сумках.

Они бежали.

Саша брёл за своим другом, не видя ничего перед собой и не проявляя никакого интереса к окружающей его действительности. Казалось, он, подобно эмбриону, сжался калачиком внутри себя, и как в некоем коконе не выпускал изнутри никаких эмоциональных чувств. Все слёзы за три дня были выплаканы, остались только воспоминания.

Семён с болью в душе смотрел на своего друга, однако поделать ничего не мог. Поил его горячим бульоном, дежурил по ночам сам, едва прикорнув на рассвете, разводил костёр и ухаживал, как мог, за некогда весёлым и бесшабашным пареньком – душой всей их когда-то копании. Сейчас из них уже никого нет в живых. Они с Сашей остались одни. Вдвоём из всей группы изыскателей, вышедших с весёлым оптимизмом два месяца назад из Нижнеангарска навстречу великим, как они думали, открытиям.

- Давай-ка спать, Санёк. С утра двинемся вновь на юг, хотя, видит Бог, я понятия не имею, куда нам, к чёртовой матери, идти. Со всей скорбью сообщаю тебе, друг мой, что мы окончательно и бесповоротно заблудились! – последнее слово Семён произнёс, едва ли не по буквам.

- Ты просто устал, Сёма. Дежуришь каждую ночь, а я дрыхну, как последний эгоист. Ложись спать, я уже прихожу постепенно в норму – я подежурю.

- Ты уверен?

- Конечно. Теперь у меня есть цель. Я не раскисну, не лишусь разума и не впаду в депрессию. Пока Губа жив и я его не прикончу – я буду жить. Понимаешь? ЖИТЬ!

- Я тоже. А прикончим мы его вместе. Dixi! – как выразился бы наш профессор.

- По латыни?

- Да. Это обозначает: «Я сказал»!

И обнявшись, они пожали друг другу руки.

- А посему, - подвёл итог Семён, - нам нужно любыми путями