Соня, обеими руками отбрасывая назад волосы, окинула егодразнящим взглядом и, колыхнувшись на месте, пропела, то и дело разражаясьсмехом:

– Притон, прощай, не забывай,

Уходим в путь далекий,

Прощай, земля, нас ждет петля

И долгий сон глубокий…

– Это еще что за дворовое творчество? – хрипловатоспросил он, придвигаясь вплотную.

– Классику надо знать, деревня… – и откинула голову,запрокидываясь в его нетерпеливых руках.

Родион притянул ее к себе, снял и отбросил кружевныетрусишки и уже готов был стиснуть девушку в объятиях, но вдруг отступил. Соняосталась стоять, зажмурившись, нетерпеливо вздохнув.

– Подожди… – совсем хрипло сказал он. – Глаз не открывай…

Поднял с ковра спутанную груду побрякушек и слегканепослушными пальцами принялся их разделять. Надел ей на шею добрых две дюжиныцепочек, унизал пальцы всеми кольцами, какие только нашлись, один за другимзащелкивал браслеты, покрывая запястья словно бы звенящей кольчугой. Соняпокорно стояла, зажмурившись, тонкие ноздри вздрагивали, по лицу разливалсярумянец, не имевший ничего общего со стыдливостью.

Возбуждение пронизывало его, сделав тело невесомым ипылающим. Он представления не имел, как развлекались в старину всемогущиекороли и пресыщенные падишахи, но не сомневался – что-то похожее было… Желаниезаявляло о себе так, что он, как ни пытался, не мог приблизиться к девушкевплотную, но не оно было главным: увешивая Соню грабленым золотом, Родионоказался на седьмом небе, чувствуя себя мужчиной, добытчиком, воином, варваром,ворвавшимся в закрома неких разложившихся сибаритов, зверем, вставшим надбессильной толпой… Стонущий вздох, сорвавшийся с губ Сони, подтвердил, что иона испытывает нечто подобное, выгибаясь и всхлипывая в натуральнейшем оргазме.

Почти грубо подтолкнул девушку к зеркалу – звенящую золотом,нагую, распаленную, в голове пронеслось: «Боже мой, какая жизнь!» Оназатуманенным взглядом рассматривала себя так, словно решительно не узнавала.Долго стояли перед зеркалом, обнявшись – в обнаженном естестве итускловато-маслянистом сверкании золота, в облаке свежих иоткровенно-бесстыдных любовных ароматов, хмелея и от этого запаха, и отвозвышавшего их над толпой статуса разбойников. Судорога сотрясла тело, иРодион, прижав к себе девушку, сжав горячими ладонями прикрытые звенящейпаутиной золота груди, понял, что кончил – но не испытал ни малейшей вялостиестества.

Потянул ее назад, они упали на ковер, на аккуратные рядызолотых монет, на разбросанные кучки купюр – и тут-то началось настоящеебезумие, шалое и безоглядное, с полным забвением всех предосторожностей,исступленным слиянием тел, криками и стонами, бесстыдными до возвышенноголасками, хрустом ненароком оказавшегося под ладонями золота… Не было в миресилы, способной это остановить.

Они были счастливы. Как никогда прежде. У них было будущее.

Все кончилось часа через три. На узкой постели, привычнопуская дым, вновь сидела светловолосая девочка в скромнейшем платьице, аподальше, на хлипком стуле, примостился вполне приличный мужчина. Сердцебиениеуже вошло в нормальный ритм, багровые отпечатки зубов скрыла одежда, комнатабыла старательно убрана соединенными усилиями и даже проветрена – но оба до сихпор перекидывались неостывшими взглядами, чуть смущенно посмеиваясь,опустошенные и счастливые.

– Хороши разбойнички, – сказала Соня без особогораскаяния, подкинула в горсти кучку невесомых золотых чешуек. – С десятокцепочек извели, не меньше, а деньги-то помяли…

– Да уж, – поддакнул он, тоже без раскаяния. –Может, удастся как-то скрепить?

– А зачем их скреплять? Золотишко у нас все равно будутпокупать на вес, как в таких случаях и положено. Не сокровища Грановитой палатыпродаем, в самом-то деле… Конечно, настоящей цены нам Витек не даст, но ее нами в любом другом месте не дадут, как-никак краденое. Ладно, лишь бы сбыть срук, и на том спасибо. Что, если прямо сейчас и поехать? Позвоним сначала,возле магазина вроде висел исправный автомат… Если дома, нагрянем.

– А деньги у него есть?

– Деньги у него всегда есть, работа такая, черная скупка… –Соня слегка нахмурилась. – Другое дело, что он у меня – единственныйканал, если что-то пойдет не так, останется только припрятать до лучших времен.

– Что за человек? Соня пожала плечами:

– Да обычный скупщик. Чуть постарше меня. Стукачеством покачто, ребята говорили, не промышляет, не подлавливали его еще менты. Это плюс.Вот только, слышала, то ли запиваться начал, то ли подкалываться, а это ужеглубокий минус… Ушки тебе придется держать востро. Как всегда, впрочем. В такихсделках не бывает ни сватьев, ни братьев, одни пауки в банке, авторитетногочеловека кинуть, конечно, побоятся – но у нас-то с тобой нет должной репутациисреди криминального народа… А у меня… – Она печально покривила губы. – Уменя, что скрывать, репутация специфическая – не то чтобы, конечно, возлепараши, но, как изящно выражаются иные, твой номер – девятый… Низшая ступенькасоциальной лестницы.

– А у твоего Витька?

– Повыше. Самую малость, разумеется, но все-таки на паруступенек повыше. Иерархия собачьей стаи. Или волчьей. Смекаешь? Альфа-зверь,Бета-зверь и так далее, по нисходящей… Мотай на ус, мой милый атаман. Ячертовски надеюсь, что мы из этого мирка вскоре вырвемся, но пока еще в немколобродим, тебе поневоле придется пройти некий техминимум.

– Значит, гамма-звери… – задумчиво протянул он. – А ятогда кто?

Соня подошла к нему, чмокнула в щеку и взъерошила волосыматеринским жестом:

– А ты, уж не посетуй, – личность вообще безсоциального статуса. Я имею в виду, в глазах тех кругов, где нам предстоитнемного повращаться. Мелочевка вроде Виталика или Витька, если творческиподойти, – не более чем мизерные шестеренки, но они, что характерно,знают: место им отведено. Есть люди повыше, есть пониже, шестеренки вращаются,механизм работает… Ты же – удачливый лох со стороны. Плевать, что удачнопровернул парочку крупных дел – весомость человека определяется в первуюочередь тем, как он сможет ответить на обиду А за нами ведь – никого,согласись. Только наши руки и мозги. Двадцатый век – век организаций и систем.Трудновато посреди него одиночкам… Не обиделся? Я чистейшую правду говорю.Тяжеловато нынче Робин Гудам – Лукоморья больше нет, от дубов пропал и след…Одиночку всякий может обидеть.

Родион сердито закурил. Особой обиды он не ощущал – послеподсчета хабара и бешеной любви тело и сознание оставалисьумиротворенно-покойными, но все же печально было думать, что прошли те времена,когда авторитет определялся числом лихих мушкетерских стычек или ограбленных набольшой дороге купеческих обозов. Черт побери, и здесь – систем а…

– А впрочем, нас это не должно особо волновать, –сказала Соня убежденно. – Мы же не собираемся делать карьеру в Системе, а?Задача у нас попроще, как у стивенсоновских пиратов: сколотить разными неправдамисостояньице, купить имение подальше от портовых городов и зажитьблагонамеренными сквайрами… Правая, Клайд?