Так и не поняв, в чем заключается нарушение правил, Родионнасторожился, полностью полагаясь на нее. Пистолет был под курткой, слева, вкобуре с отстегнутым ремешком, патрон в ствол он загнал еще в машине, а сейчасс колотящимся сердцем отвел предохранитель. Торопливо отдернул руку, притворился,что чешет живот – показался Витек. Мимоходом выбросив руку, не глядя, крутнулколесико на панели магнитофона, и примолкшая было с их приходом импортнаямашина прямо-таки взвыла.

– Ой, да сделай потише… – досадливо морщась, прокричала Сонясквозь грохот лязгающих ритмов.

– Щас… – Он сделал чуть потише.

И резким движением вырвал руку из-за спины. Черный, местамиобшарпанный наган нацелился в пустое пространство меж Родионом и Соней. Витекоскалился в глуповатой улыбке. Немая сцена.

Впервые в жизни Родион стоял под прицелом боевого оружия –он как-то сразу поверил, что револьвер настоящий, такой уж у него был вид.Однако страха не испытал – только раздражение и злость. Дуло слегкапереместилось в его сторону, вернулось к Соне. Веселым, плывущим голосом, растягиваякаждую гласную, Витек сообщил:

– А теперь быстренько пошевелили жопами и быстренькослиняли. Вы отдельно, а золото отдельно. Ну к чему тебе деньги, очкарик? Азолото и совсем ни к городу, от него все и зло в этой жизни. Не тянешь ты наделового, так и не дрочи мозги…

Соня не шелохнулась, глаза стали в пол-лица – и Родионокончательно уверился, что оружие настоящее, как-никак она знала этого типа, идаже… Злость достигла предела, но он, мельком удивившись собственномухладнокровию, словно со стороны услышал свой голос:

– А в спину не жахнешь с большого ума, чудило? Витек, снявуказательный палец со спускового крючка и придерживая им барабан, приподнялдуло вверх, усмехнулся:

– Кристально мыслит мушшына, не залупается… Шагайте, не будуж я пол пачкать…

Родион повернулся вправо, левым боком к хозяину так, чтобыпола ветровки заслонила его правую руку.

Казалось, телом овладел кто-то чужой, посторонний. Онословно знало все наперед и действовало с незнакомой, нелюдской собранностью.Действительность распалась на несколько молниеносных движений. Раз – рукавырывает пистолет из кобуры, два – поворачивает его к мишени, три – палецложится на спуск…

Выстрела за музыкой Родион так и не расслышал – толькопистолет дернулся в руке.

Время остановилось.

Родион ждал, что хозяин отлетит назад, словно от могучегоудара невидимого кулака, – в кино всегда было именно так. Ничего похожего:на белой футболке в мгновение ока вдруг оказалось широкое багровое пятно, Витекнескончаемо долгий миг постоял в прежней позе, потом, неуловимо подсекшись,разжимая пальцы, конвульсивно подтягивая согнутые руки к груди, сталскрючиваться, горбиться, падать…

Гремела музыка. Родион стоял с пистолетом в руке. Умом онпонимал, что убил человека, но так и не мог поверить до конца. И непредставлял, что же теперь делать – ведь нужно же что-то делать? Полагаетсяделать что-то особое, не такое, убив человека?

Соня прошла мимо него, бочком-бочком, не сводя глаз слежащего, выключила магнитофон. Лицо у нее было застывшее и словно бынезнакомое. Осталась стоять возле стеклянного столика с черным «Грюндигом».

Что-то ожило в нем, прошел паралич. Он нагнулся, отыскалгильзу и сунул в карман. Убитый лежал вниз лицом, и на спине, правеепозвоночника, расползлось еще более широкое пятно – выходное отверстие.Немецкая машинка работала добротно.

– Бог ты мой… – прошептала Соня. – Бо-ог ты мой…

Охваченный на миг приступом нерассуждающей злости, Родионприцелился было ладонью отвесить ей пощечину, но Соня, мотнув головой, крикнулашепотом:

– Иди ты! Никаких истерик… – и с застывшим лицом двинуласьна кухню.

– Ты чего? – глупо спросил Родион.

Она почти спокойно отозвалась:

– Нож поискать или что-то вроде, пулю выковырять из стены…

Родион шагнул к столу и механическими движениями принялсязапихивать золотые вещи обратно в мешочки. Появилась Соня с японской пикой дляльда, длинной и трехгранной.

Довольно быстро ему удалось выковырять смятый, тяжелый кусоксвинца, наполовину выползшего из лопнувшей медной оболочки. Не обменявшись ниединым словом, не сговариваясь, они принялись выдвигать ящики старомодногописьменного стола на гнутых ножках – будто так и полагалось себя вести согласноправилам хорошего тона.

Добыча была, в общем, пустяковой – миллиона три в рублях,несколько стодолларовых бумажек… Вполне возможно, тщательный обыск принес быгораздо больше – но столом они по некоему неписаному уговору и ограничились.Стерев отпечатки пальцев, вышли на лестницу, стараясь не ускорять шага, прошливдоль розовых домиков, ступая с размеренной целеустремленностью роботов. Сели вмашину, бессмысленно уставились перед собой. Смеркалось. К парку кучкамистягивалось молодое поколение, не обращая внимания за старую «копейку».

– Ну, и что теперь? – мертвым голосом спросил он.

– А ничего, – глядя на него огромными сухими глазами,сказала Соня. – Ничего и не было… Кто нас видел? Или рыдать по немуприкажешь? Гондон подколотый… Кинуть хотел…

Прислушавшись к собственным ощущениям, Родион сообразил, чтоничего почти не испытывает – ни раскаяния, ни страха, ни тошноты. Мерзковато надуше – вот и все…

– Поехали, – глядя перед собой, сказала Соня. – Ктебе, на ту квартиру. Мне выпить надо, иначе не удержусь, орать начну на весьгород, накатывает отходняк…

…Домой он попал к полуночи, после нескольких часов,проведенных с Соней в «разбойничьей берлоге». Нельзя сказать, что вернаясообщница раскисла или особенно печалилась – но настроение упало до нуля, ниженижнего, и она долго просидела на диване, уставясь в пространство, то и делопригубливая коньячок. Потом немного отошла, дело кончилось слиянием тел на томже диване – продолжительно и молча, без единого словечка. В конце концов онанемного повеселела, они даже обсудили преспокойно свои шансы выскользнутьсухими из воды и сошлись на том, что шансов насчитывается девяносто девять изста – деформированная пуля выброшена в реку, никто их не видел на местепреступления, а круг общения незадачливого подпольного ювелира, по заверениямСони, велик и необъятен, и милиция в нем увязнет, как в болоте. Единственнойэпитафией покойному стало брошенное мельком замечание Сони (когда она полностьювосстановила душевное равновесие):

– Не прыгал бы с наганом, остался бы живой…

Родион считал, что лучше и придумать невозможно. Когда онприехал домой, жена и дочь уже спали, и он долго проторчал в прихожей передвысоким зеркалом в вычурной раме (ярлычок «куплено Ликой»), старательно пытаясьотыскать на своей усталой физиономии некую каинову печать, отличавшую бы его отмирных обывателей.