к чему призывали союзники, теперь стало обвинением. В конце 1959 года в Карлсруэ по инициативе студентов была показана выставка «Безнаказанное нацистское правосудие», которая вызвала широкий резонанс и послужила толчком к дискуссии по вопросу общественной преемственности в сфере управления и правосудия. В это же время в кинотеатрах демонстрировался фильм Вольфганга Штаудте «Розы для прокурора», в котором та же тема была впечатляюще инсценирована и имела большой общественный резонанс. В это же время власти ГДР опубликовали списки судей и прокуроров, которые работали в нацистскую эпоху и беспрепятственно продолжили свою карьеру в ФРГ, – однако такие списки, как и опубликованные позже «Коричневые книги», были немедленно отвергнуты в ФРГ как восточногерманская пропаганда, а затем даже имели контрпродуктивный эффект. Тем не менее нацистское прошлое ведущих западногерманских политиков теперь все чаще обсуждалось в критическом ключе, в первую очередь, статс-секретаря федеральной канцелярии Ганса Глобке, а также министров Шрёдера и Оберлендера.

Дебаты получили дополнительный импульс после впечатляющего ареста Адольфа Эйхмана в Аргентине и суда над ним в Иерусалиме в 1961 году. Этот процесс перевел дебаты о нацистском прошлом в другие измерения. Если до этого момента в большинстве стран мира и, особенно среди бывших противников войны, в центре внимания находились военные события и германская оккупационная политика, то теперь – массовые преступления Германии против евреев. Вскоре они стали определять образ немцев в мире в большей степени, чем блицкриг или Сталинград. То, как западные немцы – восточные немцы, живущие в государстве без свободы слова, почти не упоминались – относились к убийству евреев, оказалось более решающим для их репутации в мире, чем прошлые военные и нынешние экономические успехи.

В ФРГ внимание к этому процессу было значительным; в 1962 году девяносто процентов западных немцев слышали о процессе, а две трети считали правильным, что Эйхман был осужден. Четырнадцатисерийный документальный фильм «Третий рейх» шел по телевидению с октября 1960 по май 1961 года; его посмотрели до шестидесяти процентов всех взрослых телезрителей, и два года спустя он был показан повторно. То, что упускалось в течение многих лет или, как позже стали говорить, «вытеснялось», теперь, казалось, было восполнено[38]. Это в равной или даже в еще большей степени относилось к школам. Опросы подтвердили, что знания молодежи об эпохе нацизма были крайне скудными, а волна граффити со свастикой, выполненных преимущественно молодыми людьми, усилила опасения, что здесь зарождается новый праворадикальный потенциал. Сразу после антисемитских акций в Кёльне Германский комитет по вопросам воспитания и образования заявил, что эти инциденты связаны «с другими симптомами определенного недовольства в отношении демократии и политики в целом, с признаками возрождающихся или новых антидемократических настроений, а также с тем, что демократия, как бы очевидна она ни была сегодня, среди широких слоев населения не обладает силой и укорененностью убеждения, основанного на опыте и подтвержденного жизнью»[39]. Ощущение необходимости действовать быстро, выраженное здесь, было широко распространено. Основание в 1963 году Федерального центра политического образования (который возник на базе основанного в 1952 году Федерального центра тыловой информационной службы) стало реакцией на это. Он был призван расширить знания о Третьем рейхе и о функционировании демократии в школьном и внешкольном контекстах. Еще в 1962 году Конференция министров по делам образования и культуры приняла соответствующие рекомендации по преподаванию. Национал-социализм должен был более интенсивно рассматриваться в школах, хотя и под рубрикой тоталитаризма, чтобы иметь возможность параллельно рассматривать национал-социализм и сталинизм с акцентом на текущую проблему коммунистического правления в «Восточной зоне» и в Восточной Европе. Однако это смещение фокуса с нацистского государства на ГДР стало менее эффективным. Основной интерес учеников был связан с нацистским периодом как предысторией их собственного настоящего, и этот интерес продолжал расти. Они часто встречали неприятие со стороны учителей, так что отношение к нацистскому периоду в классе стало предметом противоречивых дебатов на многие годы.

В декабре 1963 года во Франкфурте начался судебный процесс над служащими концлагеря Аушвиц, подготовленный Фрицем Бауэром. С момента основания Людвигсбургского центра прокуратуры открыли сотни, а вскоре и тысячи предварительных расследований в отношении нацистских преступников. Однако лишь сравнительно небольшое число дел было рассмотрено в судебном порядке. На процессе во Франкфурте-на-Майне систематическое убийство миллионов евреев впервые было представлено перед германским судом. Таким образом, как германская, так и международная общественность постепенно получила более точную и, прежде всего, более достоверную картину массовых преступлений, чем за предыдущие 15 лет. Однако большинство последовавших за этим нацистских процессов касались в основном членов лагерного персонала. Гораздо сложнее оказалось привлечь к ответственности тех, кто отвечал за политику убийств, то есть членов высшего правительства Главного управления имперской безопасности, руководителей гестапо и высших чиновников германских оккупационных администраций[40].

В то же время, отчасти в связи с крупными судебными процессами, стали появляться важные исторические исследования по истории нацистского режима, нацистской системы и массовых преступлений военного периода. Прежде всего, исторические справки, подготовленные экспертами для процесса над сотрудниками Аушвица о преследовании и убийстве европейских евреев, о системе концентрационных лагерей, об СС и полиции были напечатаны большим тиражом и на десятилетия вперед определили состояние знаний о нацистской политике истребления. Если до этого времени научные исследования нацистских преступлений часто были уделом одиночек, в основном бывших жертв преследований, таких как Леон Поляков, Йозеф Вульф или Ханс-Гюнтер Адлер, то теперь академическая историческая наука, особенно в институтах новейшей истории в Мюнхене и Гамбурге, начала более интенсивные исследования нацистской эпохи[41].

Однако вместе с дебатами о времени нацизма возникли и дискуссии о его предпосылках. Здесь особенно значимой оказалась дискуссия о тезисах гамбургского историка Фрица Фишера. В книге «Рывок к мировому господству», опубликованной в 1961 году, он, в противоположность мнению, разделяемому большинством западногерманских историков того времени, подчеркнул вину Германской империи за начало Первой мировой войны: Германия планировала войну, хотела ее и преследовала далеко идущие аннексионистские цели. Это сразу вызвало протесты, из которых развилась длительная полемика. Герхард Риттер был самым ярым оппонентом Фрица Фишера, подчеркивая оборонительную позицию германской стороны, отмечая изоляцию и окружение империи и резко отвергая тезис Фишера о том, что Германия спровоцировала войну. Политики также выступили против Фишера, например федеральный канцлер Людвиг Эрхард и президент бундестага Ойген Герстенмайер.

Для многих историков старшего поколения аргументация Фишера была настолько возмутительной, поскольку тезис о том, что Германия в основном виновата в Первой мировой войне, также ставил под сомнение центральный элемент национального самовосприятия, а именно идею, что немцы попали в руки Гитлера в результате навязанной им войны и Версаля. А теперь