class="p1">С отчетами было покончено, Алеша закрыл папку, убрал ее в большую спортивную сумку.

– Спасибо, дружок, иди отдыхай. Тут третий день такое, – кивнул за окно. – Обещают, что завтра стихнет. Я сделал одну рокировочку, увидишь, как начнем снимать, – улыбнулся, потер руки. – Ну, это все потом. Иди.

Алеша поднялся.

– Сперва, Иван Арсеньевич, заварю вам чаю.

– Ну, не стоит.

Но Алеша уже включил электрический чайник. Заглянул в холодильник: вскрытые и слегка начатые консервы, отломленный хлеб. Жирные сосиски. Плавленый сыр в коробке. Маринованные помидоры. Водка. Понятно. Когда Константинович говорит группе, чтобы его не беспокоили, – те и рады, даже не придут не проведают.

– Схожу принесу супа.

– Нет, Алеша, чаю хватит. Или лучше кофе. Тут где-то была банка.

Чашки в шкафу оказались керамические, тяжелые, в виде голов странных существ с ящерообразными глазами.

– Из здешнего музея умыкнул. На время, – пояснил Иван Арсеньевич. – Черт-те что за рожи. Может, какие боги, я еще не успел изучить местный пантеон.

Алеша заварил в одной из этих ужасных чашек растворимый кофе, добавил молоко, сахар. Сделал бутерброды с плавленым сыром. Поставил перед режиссером. Тот отпил глоток, откусил бутерброд и с аппетитом принялся жевать. Сколько времени он не ел?

Ветер налетал с моря и пробовал трейлер на прочность. Во всех фильмах Константиновича присутствовало море. На фоне моря, говорил он, даже простые события становятся эпичными. Обретают дополнительное мифологическое значение.

– А сам чего стоишь? Присаживайся.

– Я вечером загляну. – Алеша закинул спортивную сумку за спину. Разговоры с Константиновичем разговаривает Макарка. Алеша не по этой части. Ну да он и не в обиде. Вечером раздобудет режиссеру настоящей еды. Супа, картофельного пюре, какого-нибудь мяса. Алеша глубоко вздохнул, прежде чем выйти на побережье и вступить в схватку с ураганным ветром.

Гостиница, где жила съемочная группа, находилась метрах в трехстах от трейлеров на побережье и представляла собой трехэтажное грязно-зеленое здание с подтеками на фасаде. Две чахлые березы напротив входа. Алеша наглотался ветра, пока подходил к гостинице, точно тонущий – воды, откашлялся, вытер слезы, которые ветер выдул из его глаз, будто пыль из щелей, забившуюся туда много лет назад. Хотя это были не совсем настоящие слезы, но все же вкупе со сбитым дыханием он почувствовал подзабытую слабость. Он и вправду устал – сперва перелет на самолете из Москвы, потом двухчасовая тряска в автобусе, потом еще один перелет на вертолете и снова тряска – уже на козлике.

Потянул дверь за деревянную ручку и вошел. Тусклый дневной свет замер на давно не крашеных стенах. За стойкой никого. Постучал в шестой номер, где, как он знал, жил помощник режиссера. Дверь открыла девица в мужском свитере по колено, из комнаты доносился смех, в воздухе висел то ли сигаретный дым, то ли вековая пыль. Нет, она не знала, где помощник режиссера. Нет, не в курсе, в какой номер Алеше заселиться. Смотрела на него настороженно, даже враждебно и в то же время чуть заискивающе. Пес Константиновича – неизвестно, что от него ожидать.

Он вернулся на ресепшен – по-прежнему никого. На двери комнаты, расположенной рядом, висело объявление: «Завтрак 8:00–10:00, ужин 18:00–19:00». Алеша толкнул дверь и зашел внутрь. В комнате оказалось несколько столов, стулья. На двух столах, придвинутых к стене, заканчивающейся открытым проемом в кухню, выстроились чашки, стаканы, столовые приборы, коробки с пакетиками чая, сахар. Микроволновка. В темной кухне, видимой в проем, мерцала эмалью электрическая плита, разделочный стол, несколько кастрюль, гулко капала вода из крана.

Алеша сел за один из столов, поставил сумку на пол. Зевнул. Облачко пара материализовалось и тут же исчезло. На стенах висели северные морские пейзажи. На потолке молочными червями замерли люминесцентные лампы. За окном по небу катались клочки грязной ваты. Окно выходило во внутренний двор, заставленный каким-то хламом, досками. Посреди двора стоял зеленый мусорный контейнер – ветер энергично рылся в нем, не стесняясь и не прячась, вышвыривал бумажки и целлофановые пакеты и гонял их по площадке. Алеша достал из кармашка сумки киндер-сюрприз. Купил несколько в дороге. Возможно, попадется что-нибудь редкое. Подкинул в ладони – тяжелое. Дверь приоткрылась. Макарка. Явился. Наверное, Иван Арсеньевич позвонил. В теплом свитере и каких-то чуньках на ногах.

Алеша пожал протянутую руку. Духов положил на стол ключ.

– Вот, это от твоей комнаты.

– Спасибо.

Ну надо же: красавчику состригли всю шевелюру. Сразу стало видно, что Духову уже ближе к тридцатнику, что он прилично старше Алеши.

На бело-желтом брелоке ключа (почти слоновая кость) отпечатались черные цифры – 13. Да здравствует предрассудок актеров, благодаря которому Алеша спокойно выспится в пустой комнате.

– Это чье хозяйство, не знаешь? – он кивнул на темную кухню за перегородкой.

– По утрам тут женщина кашу раздает.

– Не знаешь, где ее найти?

Духов не знал. Можно было и не спрашивать. Как он вообще на свете живет, этот Макарка. Алеша потянул за фольгу на яйце. Повисла тишина. Духов собирался с духом, ха-ха.

– Ты нашел ее? Узнал что-нибудь?

– Нет. – Алеша снял фольгу с киндер-сюрприза. Шоколад помялся в некоторых местах.

– Совсем ничего? – Пальцы Макарки с силой смяли дерматин.

Алеша покачал головой.

– Ну, ладно, я пойду тогда…

Пальцы Духова исчезли со спинки стула, на дерматине остались влажные вмятины. Алеша фыркнул про себя. Посмотрел вслед исчезающей в проеме двери ссутулившейся спине. Если б это его, Алеши, девушка пропала (если бы у него была девушка), он бы кротом перерыл всю землю и нашел ее, а не надеялся бы на кого-то или на чудеса.

А еще Алеша хотел крикнуть этой спине, что кое-кто мог бы и получше присматривать за Иваном Арсеньевичем, ведь тот принимает в кое-ком такое участие, носится как с собственным сыном. Осенью вон настоящую операцию устроил. «Нужно выдержать время, Алеш. Я много поставил на эту карту, она должна сыграть. Сперва еще надавим немножко – скажем, что роль достанется Веселкову, тот в любом случае запасной вариант. Посоветую Макарию попробовать что-то другое в жизни, не актерство. Спектакли временно сниму со сцены. Направим душ Шарко со всех сторон. Пусть побарахтается, а потом р-раз – на последней секунде бросим спасательный круг. На последней! Не раньше, понимаешь? Иначе не выйдет. Но ты не упусти, не выкинул бы чего! Не своди с Макария глаз. Ты же понимаешь…» Тот взгляд Константиновича и сейчас прожигает. «Ты же понимаешь, что Макарий для меня значит» – вот что подразумевал он. Алеша понимал. То есть не понимал совершенно, но знал об этом, как и все вокруг. И если бы упустил, то все –