Ступили в ельник. Огромные русские ели с темной хвоей, усыпанные у верхушек шишками, предупреждающе замахали на непрошеных гостей густыми лапами. Голая земля под елями напомнила Але огромные шоколадные монеты с вкраплениями длинных рыжих иголок. Запах хвои наплывал, опьянял, горячий, одуряющий. В широких проемах между деревьями нежилась на рассеянном солнечном свету невысокая трава. Это место походило на кусочек дивного парка. И птицы пели, как в парке.

– Тут красиво, – сказала Аля.

– Да, – откликнулась Анна Иоанновна. – Давным-давно мы ходили сюда девчонками, а потом я водила в поход по этим местам учеников.

– Давайте устроим привал, – предложил Жуковский. Его лицо блестело от пота. Даже рыжие усы взмокли, потемнели и прилипли к коже по краям. Он был слишком толст, чтобы так много ходить

– Нет-нет, – возразила Анна Иоанновна. – Немного осталось.

Дорога сделала зигзаг, потеряла одну колею, превратилась в тропинку, а потом опять пропала. Но Анна Иоанновна уверенно шла вперед. Вдали мелькнули заросли иван-чая. Здесь он был невысокий и только розовел, хотя на поле, где вчера снимали, цвел вовсю. Аля уже знала: чтобы не поддаться чертовой гилофобии, надо цепляться за детали: вон под пышными юбками елей замерли, точно нарисованные, грибы, карамельные и молочные. Чуть дальше земля перерыта кабанами. А вот рыжий конус муравейника.

Анна Иоанновна впереди что-то напевала. Жуковский сзади сопел. Где-то недалеко стучал дятел.

В кармашке от джинсов, самом маленьком, у Али лежала таблетка. Завернута в салфетку. Иногда Аля прикасалась к кармашку, ощупывала круглую пуговичную выпуклость. В каждый поход в лес она брала таблетку с собой. Она приобрела ее в мае в ночном клубе сразу после неудачной поездки в Москву. Веселый паренек, заметив расстроенный вид Али, подошел и предложил кое-что, что развеселит и ее. Она ответила, что это невозможно, но таблетку купила.

В прямом смысле слова ту поездку нельзя было назвать неудачной, просто Духова в Москве не оказалось. Его сотовый был вне доступа. В квартире на звонок никто не ответил. Аля открыла ее своими ключами – внутри было все по-прежнему, даже сомбреро висело так, как она, Аля, его повесила почти год назад после встречи с Виктором. И комната Духова ничуть не изменилась. Так же стояли ровными стопочками книги на столе, висела спортивная груша в углу, измученный святой Антоний взглянул с укором. В театре сказали, что Духов на съемках на каком-то острове и что Константинович, а значит, и вся группа пробудут там как минимум до конца лета. Аля купила телефон и на обратном пути в Медвежьи Горы несколько раз набирала Духова, но так ни разу не прозвонилась. Этого ей и до сих пор не удалось.

Пошли осины, появились кусты, трава поднялась до колен. Путь перегородила глубокая канава с черной водой на самом дне. Перебрались на ту сторону по упавшему дереву, сухому, безлиственному, – опрокинутому призраку зимы. Сперва Два Андрея. Спортивные штаны, майка и старый коричневый пиджак с заплатками на локтях – отчего-то сразу видно, что преподаватель. Оказавшись на противоположном берегу канавы, он подал руку сперва матери, опасно закачавшейся на стволе дерева, потом Але. Она могла бы и сама. Но Два Андрея, как все маменькины сынки в присутствии матери, выказывал манеры, описанные в каком-нибудь древнем справочнике хорошего мужского поведения. Впрочем, задержал ее руку дольше, чем следовало. Она взглянула на него, он невозмутимо разжал пальцы, повернулся и зашагал дальше. Обычно он с ними не ходил, но сегодня поход был дальний, и Анна Иоанновна попросила его присоединиться.

Миновав влажный участок с зарослями таволги, вышли на большую просеку, захваченную детскими по возрасту соснами. Метр-полтора в высоту, пушистые и жизнерадостные, сосны грелись на солнце, растопырив иголки, чтобы каждой досталось тепла и настоянного света. Разве что не смеялись. «Сосновый детский сад», – подумала Аля. Трава под ногами была нежная, не примятая. То тут, то там в ней виднелись сиреневые пятна – душица. Анна Иоанновна опустилась на колени перед ближайшим таким пятном и нежно провела по соцветиям, потом наклонилась, вдыхая запах, точь-в-точь как верующие касаются лбом церковного пола.

Аля сняла с груди фотоаппарат, настроила показатели и принялась за съемку. Старалась дышать размеренно. Присаживалась на корточки, ложилась и снимала снизу, выбирая наиболее распустившиеся кисти душицы. Нужно просто вытерпеть этот поход, как она вынесла другие, бывшие до него. Начиная с апреля Аля и Анна Иоанновна ходили в лес, снимали для сборника растения, чей период цветения наступал. До сих пор Але удавалось скрывать свой страх перед лесом. Старая Жуковская расстроится, конечно, если узнает. Она верит, что Аля так же, как и она сама, увлечена лесом, растениями. А Але все равно чем заниматься. Ей просто нужно прожить это время. Этот год, срок, который уже близок к концу.

Она вдохнула пряный, жаркий запах душицы и замерла от радости, поняв, что подбиравшийся весь путь приступ здесь, на широкой просеке, отступал за меловой круг, как панночка от Хомы Брута, и вон уже грыз вдалеке от бессильной злобы мелкую дрожащую листву осины. Аля распрямилась, выдохнула, огляделась. День обернулся собой – летним, жарким, сияющим, со стекловидным воздухом, в который можно было опять всматриваться, как в шар гадалки, чтобы увидеть будущее.

На просеке росла еще и буквица, подрагивала резными, будто нарисованными листьями. Аля сняла и ее. У них уже были снимки этого растения, но тут оно выглядело лучше. А Анна Иоанновна собирала в тканевый мешок душицу и беспрестанно восклицала: «Боже мой! Как тут хорошо! Как же давно я здесь не была!» Жуковский поглядывал на мать, поджимал губы. Он расстелил на траве меж сосенками бумажную скатерть и раскладывал, расставлял на ней одноразовые тарелки, три пластмассовых кружки. Бутерброды. Термос. Бутылка зеленой газировки «Тархун». Пирог. Несколько молодых яблок. Когда наклонялся, было видно начинающуюся лысину. Этот человек дважды спас Алю, но по-прежнему вызывал неприятие – нет, неправда, оно, неприятие, отчего-то даже стало сильнее.

– Сколько раз мне это место снилось! – Анна Иоанновна сняла платок, и седые короткие волосы теперь топорщились на свету. – Побываю ли я еще раз тут когда-нибудь?

Стройная, как бывают стройны иногда старушки, неуловимо элегантная, при этом невысокая, умело несущая на себе эти лиловые брюки и белую, словно архиерейское облачение, джинсовку. Сила и хрупкость в узких плечах. Умное, нет – по-настоящему мудрое лицо с заострившимися чертами. От восхищения происходящим блестят на глазах слезы. Аля была влюблена в старушку и хотела в старости быть похожей на нее.

– Давайте я вас тут сфотографирую, – предложила она.

И вот он снимок