Наши родичи остановились у кафе-мороженого с сотней видов холодного лакомства. Франческа объяснила маме и Сэму, что означают названия:

– Вот то, bacio, то есть «поцелуй», что-то вроде лесного ореха, а вот zuppa inglese – «английский суп», немного похоже на заварной крем…

Бродя по площади, мы с Нико давали друг другу попробовать мороженое: лакрица – фу-у-у, тирамису – ням-ням, – и я купалась в счастье, которого не испытывала со времен нашего жениховства. Сэм и Франческа то и дело отбегали, пытаясь улизнуть от Анны, которая считала себя авторитетом стиля. Впереди шла мама под руку с Сандро. Мальчик время от времени останавливался, чтобы заглянуть в витрину очередного магазина керамики с миниатюрами Сан-Джиминьяно. На этой неделе наверняка появятся новые рисунки, и я ждала их с нетерпением.

Я намеренно шла впереди Массимо, чтобы он не испортил мне вечер. Они с Ларой плелись сзади, и, судя по молчаливому шарканью, она пока не простила мужа. Но Массимо решил, что не позволит ничему отравить нам удовольствие от предстоящей оперы, и то и дело пускался рысью, подгоняя нас, дабы мы не пропустили начало.

– Это же ни с чем не сравнимое удовольствие – сидеть под звездами в окружении башен и наслаждаться сказочным пением. Просто волшебно.

Я решила протянуть оливковую ветвь, сделав шаг первой, хотя мне больше хотелось просто посидеть да выпить со всеми на одной из маленьких площадей.

– Напомни мне, а что мы слушаем?

– «Пелеаса и Мелизанду» Дебюсси. Это о женщине, которая полюбила не того брата, – и он толкнул меня локтем. – Как знать, вдруг настанет момент и ты тоже поймешь, что сделала неудачный выбор.

– Ах ты, наглый проныра! – воскликнул Нико, делая вид, что замахивается на брата кулаком.

Массимо провел пальцами по волосам и поднял воротник пиджака.

– Да кто ж мне откажет, такому учтивому, спортивному, утонченному?

Нико возразил:

– Зато я гораздо добрее тебя и чувствительнее, поэтому лучше понимаю, чего хотят женщины.

– Зато я мужественнее! – Массимо принял позу морячка Попая[35]. – Разве не так, Лара?

Та не ответила. Меня поразило выражение ее лица, как будто невестка собиралась заплакать, а то и закатить истерику. Я уже почти не слышала глупого перешучивания Нико и Массимо. Интересно, Лара не ревнует? Не похожа она на женщину, которая считает, будто все охотятся за ее мужем. Хотя, если честно, многие женщины, вероятно, расчехлили бы удочки в надежде поймать Массимо.

Нико меж тем продолжал, ничего не замечая:

– А еще я умею слушать, а именно это чаще всего нравится женщинам.

– Зато я бог секса. Когда доходит до дела, женщина всегда предпочтет постельные удовольствия твоей чашке чаю с печеньем. Правда же, Мэгги?

Я хотела направить разговор в другое русло, но не нашла подходящей темы и уклончиво хмыкнула.

Массимо обнял Лару за плечо, которое выглядело не более приветливым, чем полоса колючей проволоки:

– Давай, Лала. Скажи им, как важно для мужчины быть мастером в сексе.

Молчание.

Деверь огляделся.

– Ну-с, и каков же будет вердикт? Может, все эти годы я поступал неправильно? Раз уж мы не в состоянии сделать еще одного ребенка. Может, тебе нужно, чтобы я больше слушал? Чтобы сидел напротив, пока ты будешь рассказывать мне обо всех интересных делах, которые совершила за день. Может быть, тогда ты забеременеешь, если больше ничего не помогает?

И атмосфера вечера сразу стала другой: непринужденное поддразнивание сменилось недобрыми подначками и выяснением запутанных вопросов, которые плющом вползают в любые отношения, с одинаковой легкостью и связывая, и разделяя.

Лара повернулась к нам лицом, перебегая взглядом с одного на другого, как будто мы перешептывались у нее за спиной, обвиняя ее в неспособности родить второго ребенка. Я-то полагала, что они больше не хотят детей, да и Нико никогда не утверждал обратного.

Лара пожала плечами.

– Кто знает, в чем проблема? Просто так сложилось. – Голос у нее дрожал, как дрожит земля, предвещая землетрясение. Ей, конечно же, не нравилось, что их личные проблемы выносятся на всеобщее обозрение, к тому же она еще злилась на Массимо за утренний инцидент в бассейне, и все это соединилось в гремучий коктейль, способный привести лишь к ссоре.

Да, очень было бы интересно посмотреть, как Лара психанет, но я знала, что она ненавидит публичные скандалы.

Поэтому я продолжала идти, размышляя, не лучше ли промолчать и не усугублять ситуацию. Но свойственный всем Паркерам ужас перед молчанием победил. Меня убивала неловкая пауза, пока все пытались приспособиться к очень личному делу, ненароком всплывшему посреди общего веселья. И я рискнула:

– Да кому ж охота вернуться к подгузникам, бессонным ночам и дурацким бутылочкам?

Массимо отозвался сразу:

– Лара очень долго кормила грудью и была в восторге.

Я моментально почувствовала, что умудрилась не только оскорбить невестку, но и сама получила еще один отрицательный ярлык, поскольку осмелилась предположить, будто ребенок способен выжить на искусственном вскармливании.

Лицо у Лары вытянулось. Она вывернулась из-под руки Массимо и ринулась к маме и Сандро, которые разглядывали в витрине крупномасштабную модель Сан-Джиминьяно.

– Посмотри. Видишь ворота в городских стенах? Раньше их закрывали, когда люди укладывались спать, чтобы в город не попадали злодеи.

Я прикусила губу и покосилась на Нико, на лице у которого было написано: «Мы же не нарочно».

Массимо, похоже, совсем не переживал, что Лара расстроена, и пошел с нами, заявив:

– Ну и ладно. Что ж, послушаем оперу и посмотрим, кто из братьев победит.

Глава тридцать четвертая

Лара

Бойкая болтовня Массимо о сюжете оперы и попытка даже поддразнить Нико тем, что Мэгги может предпочесть другого брата, свидетельствовали о том, каким умным он себя считал. Или какими бестолковыми считал всех прочих. Меня переполняла небывалая ярость. Вспомнился подаренный мне однажды «пирог дружбы»: кастрюля с закваской, бродящей и бурлящей, которую надо было регулярно подкармливать сахаром, мукой и молоком. Вот только мой гнев питали несправедливость, ревность и обида. Обычно я искусно маскировала свои чувства, стараясь сохранять спокойствие. Но когда Массимо с многозначительным видом поведал Мэгги о том, что будет происходить на сцене, желудок у меня скрутило так, словно бурлившая внутри горечь вот-вот выплеснется впечатляющим взрывом правды, осветив звездное небо фейерверком ругательств.

Анна подпевала солистам и дирижировала невидимым оркестром, сгибая и вытягивая пальцы. Время от времени она шипела на Сэма и Франческу, которые швыряли в публику клочки разорванной программки, а потом умирали со смеху, когда люди начинали оглядываться и искать, откуда сыплется бумажный дождь. Берил то и дело поглядывала на часы и совала Сандро ириски. Я была бесконечно