Девочка внимательно посмотрела на него и перевела взгляд на предмет разговора, казавшийся настолько обыкновенным, насколько это только возможно. На самом деле, этот деревянный ящик являлся продвинутым — дальше некуда, — сейфом с дополнительной функцией охлаждения и стазиса. Он был двойным, дубовым снаружи и кипарисовым внутри. Собственно, кипарисовые дощечки, последовательно вымоченные в полудюжине зелий, являвшихся редкими или редчайшими даже в Гардарике, Эрвин притащил с собой из особняка в Новгороде точно так же, как гвоздики из зачарованного на прочность лунного серебра. Уже здесь, в Шотландии, он вырезал на внутренней поверхности этих плашек славянские рунные цепочки и только после этого сколотил ящичек, покрыв его наружную поверхность тремя слоями специального лака и зачаровав «девичьими чарами», которыми овладел, еще будучи Катей Брянчаниновой. Сломать этот своеобразный сейф было крайне сложно, открыть, не повредив целостности, еще труднее. При этом и унести его не получится, потому что основание этого кубика с длиной грани семьдесят сантиметров прижималось к каменному полу так, как если бы «сейф» весил десять тонн, и никакие Левиоссы на него при этом не действовали. А внутри сейфа-холодильника сохранялась постоянная низкая температура и действовала гардарикская магия Стазиса.

Внешний, дубовый ящик был попроще. Досочки были выпилены на заказ в магловской столярной мастерской, и куб собирался с помощью деревянных штырей и прочих магловских штучек, но без единого гвоздя. Даже «дверка» была не на петлях, а крепилась каким-то иным хитрым способом. Так что ящик этот собирался и разбирался на раз, но не все было так просто. Досочки были пропитаны особым составом, сваренным уже здесь в Шотландии, а все крепления зачарованы с помощью все той же «девичьей магии». Это были не слишком сильные чары, но на них не действовали знакомые английским магам заклятия-деактиваторы. Просто чужая магия, которую еще попробуй заметь, если не был с ней знаком заранее. Вот этот ящик Эрвин и попросил Беллу никогда не трогать без спросу, и, к ее чести, к «сейфу» она ни разу не прикоснулась, хотя уже с января начала активно пользоваться лабораторией. Сначала одна, а позже, — и, разумеется, под клятву на крови, — вместе с подругами. Но и про награду не забыла. То, что Эрвин ничего с нее не потребовал ни за доступ в лабораторию, ни за те волшебные снадобья, которыми он ее теперь регулярно снабжал, — это его дело, но он озвучил свое пожелание, и это уже была ее проблема. Решила она ее достаточно просто, но в своей несколько радикальной на взгляд Эрвина манере. Не то, чтобы он жаловался, вовсе нет, но такого он, разумеется, не ожидал.

Примерно через неделю после того, как он показал ей свою лабораторию, в очередное ненастное, — с ледяным ливнем и шквальным ветром, — воскресенье Белла предложила ему пройти в лабораторию. И там для начала, между ними состоялся довольно странный разговор.

— Это не экспромт, — сказала девочка. — Я все обдумала и решила, что нужно попробовать, чтобы было о чем думать дальше.

— Извини, Бел, но я ничего не понял, — признался Эрвин.

— Если ты умен настолько, насколько я думаю, то сейчас все поймешь, — улыбнулась Белла. — Но предупреждаю. Будь осторожен и не перегни палку!

Что она имела в виду, Эрвин действительно понял буквально через минуту. Понял бы и быстрее, но был ошеломлен ее поступком настолько, что не сразу смог собрать в кучку разбегающиеся, — кто куда, — мысли.

Между тем, Белла отошла от Эрвина к стоящему у дальней стены столу и стала раздеваться. То есть, сначала он об этом не знал, полагая, что девочка за каким-то бесом снимет только мантию, но его ждал сюрприз. Похоже, Блэк задумала показать ему настоящий стриптиз. И вот что примечательно: раздеваясь, она пристально наблюдала за Эрвином, который удержался от падения челюсти только огромным, поистине нечеловеческим усилием воли. Что именно ее интересовало, он тогда не понял. Возможно, его первая реакция, но, может быть, и не первая, и не реакция. Тем временем Белла наконец разделась и оказалась перед Эрвином в тех самых штучках-дрючках, которые, верно, купила в магазине эксклюзивного женского белья во время их первого побега в Лондон. Ну что сказать. Даже с поправкой на возраст, а Белле в январе как раз исполнилось двенадцать, это было феерическое зрелище. Она и так-то была хороша собой, выглядя весьма женственно и, пожалуй, даже сексапильно, — насколько это вообще возможно для девочки-подростка, — но в черных кружевных бра, трусиках и поясе с чулками она была просто неотразима. Выглядела она явно старше своего возраста, во всяком случае, плавность линий и выраженность округлостей указывали где-то лет на четырнадцать, а, может быть, и на пятнадцать, но никак не на одиннадцать или двенадцать.

— Нравится? — коротко спросила она.

— Нет слов! — честно признался Эрвин.

— Дальнейшее снятие покровов не предполагается, — внесла она ясность, — но страстный поцелуй за мной.

Она сама подошла к ошеломленному Эрвину, положила руки на плечи и, приподнявшись на носочки, запрокинула голову, подставляя губы под поцелуй. Кто кого должен был целовать и насколько страстно, Эрвин спрашивать не стал. Целовал он, отвечала она, а страсть появилась как-то сама собой на исходе первого поцелуя и была обоюдной. Итак, первый поцелуй прошел на ура, но закончился раньше, чем хотелось бы. Просто воздуха в легких не хватило, а дышать носом они оба то ли забыли, то ли посчитали неприличным, но зато сделав глоток воздуха, — словно вынырнув на поверхность из глубины черного омута, — они слились во втором поцелуе. И вот он уже был по-настоящему страстным, и, к счастью, не последним. Дальше все развивалось по хорошо известному сценарию. Эрвина заводили не только поцелуи, но и прикосновения к нежной коже Беллатрикс, ее запах, ее тихие, но, тем не менее, вполне различимые стоны. Однако, и ее, похоже, накрыло неожиданно мощной волной страсти. Девочка, словно с цепи сорвалась, и, как правильная женщина, — в ее-то годы, — начала раздевать партнера. И не успокоилась пока не раздела до трусов, по ходу дела позволив Эрвину снять с себя бюстгальтер. Грудки у нее оказались действительно маленькие, но уже вполне сформированные. Твердый размер А[6], и целовать их было… Ну что тут скажешь! Все у них шло почти по-взрослому, но до известного предела. Целовать ее набухшую киску через мокрые от любовных соков трусики было можно, но снять их с нее оказалось невозможно. То же и с его членом. Она вполне осознанно мяла и ласкала его через ткань трусов, но