– Первым делом я что хочу сказать… –произнесла старуха с теми же сурово-обличительными интонациями. – Лена мояправнучка. Во-вторых, ее, повторяю, нет дома, она еще вчера уехала к подруге надачный участок. Лена часто ездит помогать, за это ей дают некоторые овощи,которые мы потом употребляем в пищу. Лена очень хорошая девочка, оназарабатывает, как может, кроме того, что трудится на основной своей работе вмагазине «Пятачок». А в-третьих, вы, гражданка, очевидно, что-то перепутали,потому что ни с каким современным распутным бизнесом моя правнучка не имеетничего общего. Модельные агентства – публичные дома, это всем известно. А мояправнучка – очень скромная девушка. Она не могла покрыть свое имя такимпозором! Как вы только могли подумать о ней такое?!

Выцветшие глаза непримиримо осмотрели Алениныбриджи, легонькую сетчатую маечку, в которой было не жарко именно потому, чтоона практически все выставляла на всеобщее обозрение, босоножки на высокихкаблуках, разноцветные легкомысленные серьги. И старуха стиснула сухонькие кулачки,словно увидела перед собой именно что содержательницу такого публичного дома иочень захотела дать ей в зубы за то, что она посмела хотя бы мысленнопокуситься на ее праведную внучку.

«Ох ты, Господи… Что же делать-то?!»

– Извините, – пролепетала Алена. –Очень может быть, что мы и в самом деле что-то перепутали. Но… нет ли у васфотографии вашей правнучки? Чтобы окончательных убедиться, что это не она?

– У вас нет никаких оснований мне неверить! – отчеканила неумолимая старуха, так и сверля Алену взглядом. –Я ни разу в жизни не сказала ни слова неправды: ни своей партии, ни людям. Я нелгала даже врагам! Если я говорю, что моя правнучка ни на какое распутство неспособна, значит, так оно и есть. – Она сделала паузу, словно набираясь силперед новым залпом обличений, но, видимо, заметила, что Алена уже совсем нижива ни мертва, и неожиданно смилостивилась: – Хорошо. Сейчас вынесуфотографию. Стойте здесь! Ни с места! – неожиданно рявкнула она,обнаружив, что неприятная гостья изготовилась пройти в комнату.

Алена в ужасе замерла на одной ноге. Рядомокаменел Нестеров.

Только сейчас Алена заметила, какая вопиющая,несусветная, вот уж воистину стерильная чистота царит в крохотной убогойприхожей с белеными (даже без обоев!) стенами, нелепой металлической вешалкой,на которой ничего не висело, и крохотным (чуть ли не карманным!) зеркальцем настене. Крашеный пол просто-таки светился, тряпичный плетеный коврик былвыцветшим до потери всякого представления о цвете, но стерильным. И ни однойгазетки, ни одной бумажки, ни одной небрежно брошенной вещицы. И такаявопиющая, такая убогая, такая воинствующая бедность кругом! Все дышало здесьбедностью, почти нищетой. Нищетой, возведенной в добродетель.

«Чистота – лучшая красота, – вспомнилаАлена. – Эх, эх!.. Хоть бы это была не та Лена!»

Старуха появилась снова и протянула снимок.Наверное, его сделали, когда правнучка воинствующей ревнительницынравственности училась в десятом классе. Ну это было просто что-то! Коса,дешевенькая скромненькая блузочка (в горошек!), застенчивый взгляд, губкибантиком. Точно: чистота – лучшая красота!

– Вы правы, – с усилием выговорилаАлена, – совсем другая девушка. Наверное, произошла какая-то путаница, иликто-то воспользовался ее адресом…

– И я вам скажу кто! – громогласнопровозгласила старуха, вонзая в Алену указующий перст. – Та особа былажгучей брюнеткой? Ну так это Корякина из тридцать четвертой квартиры, известнаясвоей репутацией! Асоциальный, аморальный элемент! Да, таким самое место именново всяких там модельных агентствах, а то и на панели. А моя правнучка – чиста!Зарубите это на своем носу. А теперь – уходите! Уходите, а то я вызову милицию!

И она сунула руку в карман своего белогофартука, словно намеревалась достать оттуда самое малое свисток. А может, дажеревольвер, а то и маузер или, к примеру, парабеллум…

«Пулей погуще по оробелым, в гущу бегущимгрянь, парабеллум!»

– Ну зачем же сразу милицию-то? –подал дрожащий голос Нестеров. – Мы уже уходим, уходим…

Алена исчезла молча. И вновь ринулась вниз полестнице, не дожидаясь лифта, словно и впрямь опасалась получить пулю в спину.

Нестеров, как и в прошлый раз, догнал еетолько на крыльце.

– Ну что, она? – спросил, чутьзапыхавшись. – Та Лена?

Алена только кивнула.

– Я так и понял, – пробормоталНестеров. – У вас было такое лицо… Вы совершенно не умеете скрывать своичувства.

Вот-вот, ей и экс-подруга Жанна то же самоеговорила: «Да не смотрите вы так на этого мальчишку, сразу видно, что вы отлюбви на части разваливаетесь! Совершенно не умеете скрывать свои чувства!»

– Бедная старушенция, – тихо сказалаАлена. – Как же она теперь будет жить без своей чистой правнучкиЛены?! – и про себя добавила: «И я тоже – бедная старушенция. Как же ятеперь буду жить без моего Игоря?!»

Да, кто про что – а курица про просо!

– Как же Лене удавалось такмаскироваться? – с усилием перевела она стрелки своих мыслей. –Наверное, держала все свои эпатажные платьица у какой-нибудь подруги, у неепереодевалась, красилась и – бежала помогать на огороде, в смысле, на своисвиданки. А деньги потом в семью несла. Страшно это как!

– Жизнь вообще штука страшная, –согласился Нестеров. – Поехали? Мы ведь выяснили…

– Что, что мы выяснили? – чуть не сослезами спросила Алена. Ее разрывала жалость – то ли к несчастной старойбольшевичке с девятого этажа, то ли к себе самой. – Что Лены дома нет? Но,может быть, она где-нибудь «овощи собирает», в чьей-нибудь постели, и ещевернется? Ничего мы не выяснили!

Нестеров посмотрел озадаченно.

– Хм, и в самом деле… Заморочили вы мнеголову, сударыня! А ведь по-прежнему остается вариант, что Холстин наврал, чтоникакого трупа не было…

В это мгновение зазвонил его мобильныйтелефон.

Нестеров поднес трубку к уху:

– Алло! Привет, Михаил Андреевич.

Алена уставилась на него. Михаил Андреевич? НеКолобок ли Юматов? Зачем он ему звонит?!