Вскоре жизненное предназначение Черити стало ясным не только ей, но и любому, кто видел ее в деле: она послана на землю вести битвы и войны против болезни. Быть спасительницей жизней, а возможно — и всей страны. Она оставила пост главного врача округа и выдвинулась на уровень штата, так как предчувствовала, что грядет нечто большое и ей нужно быть там. Перед самым отъездом она поведала одному из друзей, будто у нее такое чувство, что однажды она доберется и до Белого дома, а на изумленный встречный вопрос, с какой стати, ответила: «Потому что мне нужно это исправить».

И вот нечто большое пришло, и пришло оно именно так, как она себе это представляла в повести о своей жизни. Но кабинет ее оказался в пятнадцати ярдах по коридору от того места, где ей следовало находиться, чтобы сыграть решающую роль, которую она на себя примеривала. Осознание собственного бессилия произвело на нее нокаутирующий эффект. Ее низвели до статуса ничтожества, рисующего на доске свои математические выкладки дома по вечерам и обсуждающего их там наедине с собой. К концу января, входя в здание департамента и поднимаясь на лифте к себе на седьмой этаж, она взывала ко вселенной с единственным вопросом: «Ну почему ты не позволяешь мне делать мою работу?!» Изжитая, казалось, навсегда горечь вернулась. Подобного отчаяния она ни разу не испытывала за последние десять лет. «Я была единственной в системе здравоохранения штата, кто осмелился назвать пандемию пандемией, — сказала она. — Теперь со мною просто никто не разговаривал. А у меня даже справки не было, что я не умалишенная».

* * *

И вдруг 6 февраля, как гром среди ясного неба, ей звонит на давно умолкший телефон Дуэйн Канева и просит ознакомиться с ворохом старых email. По неведомой Черити причине в поле «тема» всей этой цепочки он вынес название «Красный рассвет». (Это она еще не догадывалась, что поначалу Дуэйн назвал ее «Мстители» и лишь потом изменил его на более нейтральное.) Как ни нелепо это звучит, но характеры героев данного эпистолярного эпоса мгновенно вырисовались и запрыгали вокруг нее как черти из коробки — один краше другого, но кое-кто был явно ярче всех. «Этот Картер, — сказала она. — Само то, как они с ним взаимодействовали. Они явно почитали его за гуру». Не без помощи остальных, конечно, заключавшейся в основном в том, чтобы его подначить и раззадорить, Картер как раз и написал всю содержательную часть этих длинных и занятных миссионерских посланий. Они будто вторили ее собственным мыслям, коих поднабралось изрядно. Главное же, они были невероятно умны, глубоки и… таки да, неиссякаемы. «Мне стало интересно, откуда у него взялось столько времени, чтобы всё это написать, — вспоминала Черити. — Меня всё занимал один вопрос, когда я читала его сообщения: „Этот парень что, безработный?“ Иначе откуда у него время на сравнительный анализ мер, принимаемых в Южной Корее и в Японии, объемом в пару тысяч слов? Оказалось, нет, работает — в ветеранском управлении. В Атланте. Но при этом видно, что голова ясная. А в голове — ответы».

Имена остальных шести корреспондентов в цепочке email «Красный рассвет» ее также интересовали. Все имена были мужские — и ни одно ей ни о чем не говорило. Пришлось погуглить: все врачи; двое, как минимум, работали в администрации Трампа. И только тут у нее в памяти что-то щелкнуло: она уже видела два этих имени — Картер Мехшер и Ричард Хэтчет — вместе. «Я подумала: „Батюшки светы! Так ведь это авторы той самой[55] публикации!“». Переосмысление событий 1918 года, предложенное Картером и Ричардом, ее тогда вдохновило — особенно в силу созвучности урокам, полученным ею на личном опыте в Санта-Барбаре. Социальные вмешательства, если их предпринять своевременно, помогают радикально снизить заболеваемость, а в идеале и вовсе пресечь распространение инфекции. Несколько недель тому назад она как раз распечатала их статью на принтере и включила ее в толстую, на трех кольцах, папку важнейших для себя письменных свидетельств. В свою наколенную библию. И всё в этом собрании апокрифов служило для нее арсеналом убийственных аргументов в пользу того, что права она, а не начальница, запретившая ей обо всем этом даже заикаться: вирус давно проник на территорию США; стране угрожает пандемия, сопоставимая с той, что разразилась в 1918 году; во избежание массовой гибели людей меры нужно принимать безотлагательно.

Тремя днями позже, в воскресенье, Дуэйн позвонил и пригласил ее поучаствовать в их телефонной конференции. На его электронные письма она не отвечала. Всё написанное с ее служебного адреса электронной почты в домене правительства штата могло утечь и получить огласку. Ей было очень тревожно и даже думать не хотелось о том, что может случиться, если хоть кто-то заподозрит ее в тайных коммуникациях с администрацией Трампа. Из других битв она вынесла урок: всегда и везде имеется нехилый шанс, что всё ею сказанное, пусть даже в частной беседе, всплывет в Los Angeles Times. Она сказала Дуэйну, что присоединится к его конференции, но только инкогнито и с отключенным микрофоном, чтобы просто послушать, о чем они там говорят. «Вообще-то я сильно нервничала, опасаясь, что, если узнают, меня уволят за одно только присутствие на этом сеансе связи», — вспоминала она.

Этот первый телефонный сбор с ее немым участием — традиционно, как она позже поняла, — начался с того, что Дуэйн Канева попросил Картера Мехшера поделиться свежими мыслями. «Электронные письма читались интригующе, — сказала Черити, — но, едва лишь Картер заговорил, я сразу поняла, что нашла своего человека». Озвученную им в тот раз идею она прежде никогда и ни от кого не слышала — ни от экспертов в области здравоохранения, ни от CDC, ни от диванных эпидемиологов в Твиттере и на кабельных каналах, — все они напоминали ей фермеров-теоретиков из господ, ни разу не пахавших в поле и не доивших живую корову. Картер предлагал использовать текущую статистику экстренных госпитализаций пациентов с характерными для ОРВИ симптомами на всей территории США в качестве оперативного грубого индикатора присутствия вируса в той или иной местности. Берем эти цифры, сравниваем их с усредненными сезонными показателями за последние годы — и получаем наводки на потенциальные очаги, где только и следует затем проводить лабораторные исследования на вирус. «Пока что у нас есть лишь два выявленных случая передачи болезни людьми, вернувшимися из поездок (и в обоих случаях заражение произошло в результате теснейшего бытового контакта — между супругами)», — написал он чуть позже и развил свою мысль:

«Широкое развертывание [эпидемиологического] надзора в такой ситуации может показаться непрактичным и излишним. Этот вывод остается верным до тех пор, пока не сделается ошибочным. Проблема, как я ее вижу, в том, что единственный признаваемый нами путь передачи [инфекции] в местном сообществе — через цепь контактов, отслеживаемую до известного случая (выявленного у кого-либо по прибытии извне). Но, принимая за данность, что у нас самих всё в порядке, мы таким образом отрицаем малейшую возможность присутствия болезни в местном сообществе. Просто до поры до времени она скрыта от глаз или не поддается диагностике, потому что у нас действует нечто сродни «Уловке-22»[56]. Сейчас разгар гриппозного сезона. Эти случаи часто похожи по симптоматике на грипп и легко на него списываются. Даже если у пациента с температурой и симптомами в нижнем отделе респираторного тракта вирус гриппа не подтверждается анализами, CDC и тогда не предписывает проверять таких пациентов на nCoV. Ну и как вы в таком случае собираетесь выявлять этот новый коронавирус, если даже отказываетесь его искать, поскольку уверены, что ничего подобного у пациентов нет и быть не может?»