– А Лемуан из парка видел вас в кабинете Мута? А потом шантажировал?

– Еще бы! Он и эта всезнайка, Одри Захари. Я им заплатил один раз, а потом так разозлился, что назначил Одри встречу здесь, в парке. Но потом я увидел, что случилось, – он закрыл глаза, – и она не смогла прийти… она погибла… но это не я!

– А что случилось в понедельник вечером, Клод?

– Я ей позвонил и назначил встречу здесь, в парке. Я соврал, сказал, что несу деньги ей и этому калеке Лемуану. Знал, какой дорогой она пойдет, и ждал ее на бульваре Короля Рене. Я только хотел напугать ее. Но когда она переходила дорогу, из переулка возле вокзала вылетела машина и сбила ее. – Он обхватил голову руками. – И даже не сбавила ход.

– И вы ушли, – сказал Верлак.

Оссар кивнул.

Верлак не стал осуждать Клода. Раскаяние было написано на лице молодого человека. Но раскаивался ли он хоть сколько-нибудь после убийства дуайена?

– За что вы убили профессора Мута, Клод?

– За все то, что он собой представлял – богатство, роскошь, ложь, – ответил юноша так, будто этот вопрос ему сильно надоел. – Он сказал доктору Родье, что передаст ему свой пост, а на приеме передумал.

– Но в пятницу вечером вы этого еще не знали.

– Знал. Подслушал разговор доктора Родье с его бывшей женой. Он с ней говорил из телефонной будки, когда ушел с приема.

– Той самой будки на улице Мистраль?

Верлаку она была видна сейчас – та, о которой они с Марин шутили, что она последняя в городе.

– Да. Я шел на тренировку и спрятался в переулке. Доктор Родье достоин этого поста, он никогда не говорит одно, делая другое, он живет так, как жили люди, которых он изучает. Он чистый человек! – продолжил Клод. – Стипендия Дюма была мне обещана Мутом в пятницу днем. А когда я зашел к нему в кабинет в пятницу поздно вечером, он уже передумал. Родители считают, что я ничего не умею, не то что мои братья из школы бизнеса. Мне нужна была эта стипендия, чтобы я мог показать, на что способен. И он обещал. А потом увидел скульптуру слоновой кости у меня в спортивной сумке и рассвирепел. Он сказал мне, что она итальянская, Пивано или как-то в этом роде, но это была неправда. Меня доктор Родье заверил, что это копия. Мы с дуайеном стали за нее драться, и я его ударил. Сперва легко, а потом три раза как следует. Это была быстрая смерть, не те мучения, которым подвергал священников Генрих Восьмой.

«И которым сэр Томас Мор подвергал протестантских проповедников», – подумал Верлак.

Оссар отвлекся, но встал, услышав внизу голоса.

– Вернитесь, Клод, – позвал Верлак, медленно поднимаясь – если придется бежать за ним.

Аспирант посмотрел вниз, повернулся к Верлаку и засмеялся:

– Растянули этот дурацкий брезент. А если я прыгну в другую сторону? Или с другого края крыши этого великолепного здания, защищающего язык, на котором больше никто не говорит?

– Вы правы, прыгнуть вы можете в любую сторону. Но вы верующий, Клод, а самоубийство – грех.

Оссар посмотрел на Верлака, и лицо его посерьезнело.

– Да. «Я убил, чтобы спасти себя». Так сказал святой Бернар.

– Но ваш случай иной, Клод. Святой Бернар говорил о Крестовых походах. А еще он писал, что душа, совершающая грех, подлежит смерти. Вы правда хотите, чтобы ваша душа погибла вместе с телом?

Верлак мысленно поблагодарил Флоранс Бонне, однажды за неуютным семейным обедом процитировавшую эту фразу, потому что Клод, кажется, внимательно слушал. И сел.

– Как я устал, – прошептал он и лег на бок, положив голову на красную черепицу крыши.

– Будем ждать, пока пожарные поставят лестницу, Клод? Что-то такому крупному человеку, как я, совершенно не хочется лезть через окно. – Верлак подался к Оссару, положил ему руку на плечо и прошептал: – Клод, кошмар закончился.

Около девяти вечера парк опустел. Ворота заперли. Верлак оставил машину там, где стояла, и позвонил Марин на ходу, обходя отель и переходя оживленную кольцевую дорогу.

– Есть в доме еда? – спросил он, когда Марин ответила.

– Вообще-то есть. Курица в духовке. Я надеялась, что ты освободишься и придешь. Ты где?

– Все расскажу дома, – ответил он.

Обходя фонтан Четырех дельфинов, он посмотрел на дом номер одиннадцать, гадая про себя, кто из преподавателей окажется в верхней квартире через несколько месяцев. Лично он ставил на Родье.

– Можешь сделать мне одолжение и разжечь огонь? – спросил он. – Я замерз.

– Уже разожгла восковыми кубиками. Положила их штук пять.

Верлак улыбнулся и сказал:

– Марин, есть кое-что, что я должен тебе рассказать, но не сегодня. Слишком устал. Но обещаю, что скоро расскажу.

– Не беспокойся, – произнесла Марин, но сама тревожилась, что Антуан, быть может, так никогда и не расскажет ей о своих кошмарах о Монике.

Она открыла духовку, потыкала ножом картофелины и морковку – они были готовы. Открыла бутылку красного бургундского, которое рекомендовал ей ее caviste[54] с улицы Италии. Оно было из хорошей местности, Меркюри, и caviste заверил ее, что оно не хуже своих весьма дорогих родственников, а цена в три раза ниже. Она никак не могла себя заставить отдавать за вино те деньги, которые тратил Антуан.

Сев в свое любимое кресло, она стала ждать звонка в дверь, подумав, что все-таки она человек домашний. И была бы счастлива проводить время именно так – ждать на ужин Антуана, который сейчас придет, – или возвращаться домой после лекций, где он ее ждет.

В конце концов, он же намного лучше готовит.

– Я даже не стал наливать себе кофе после того, как попробовал ваш, – сказал Бруно Полик, входя в кабинет Верлака в понедельник утром.

– И правильно. Послушайте, давайте сделаем себе эспрессо в моей машине, а потом пойдем поговорим с Клодом Оссаром. Я вчера велел обыскать его квартиру, где и нашли статую – с пятнами крови, все в той же спортивной сумке.

Ни один из них не признался перед другим, что каждый проспал в ночь на воскресенье почти двенадцать часов подряд, а днем ничего полезного не сделал – разве что Полик позвонил родителям.

– Как там Клод? – спросил Верлак. – Вы не знаете?

– Я по дороге заходил в камеры для задержанных. Он хорошо позавтракал и кажется спокойным. Сегодня из Парижа родители его приедут, а Бернар Родье уже там, ждет своей очереди с ним поговорить.

– Пойдем и мы. Вполне можем перед встречей с Клодом пообщаться с доктором Родье.

В комнату ворвался Ив Руссель, чудом не выплеснув Полику на белую рубашку кофе из чашки, которую тот держал в руках.