Под артефактной защитной шляпой, обвешанной амулетами, он носил обруч дознавателя с усиленной крепостью деталей. В результате шапку пробило, а обруч чудом затормозил магический удар. Хотя Дудль при атаке свалился мешком на пол, он смог прийти в себя через несколько секунд. Ошарашенный, удивленный, злой и даже немного сконфуженный, но не сломленный.

Драгомил, который стрелял, как древний воин, артефактами с двух рук и выпустил заряд из жезла Варрана по Итану, а из боевого наруча — по Дудлю, просто не успел среагировать на Люшера.

Дальнейшие удары шарами-блаузанами, такими же, какими был вооружен Кент, не возымели нужного действия на примарха, несмотря на то что Ронни успел бросить штуки четыре, пока не был пойман длинными руками Торша и прижат за шею к клетке.

Первое, что сделал Люшер, — выбил жезл Варрана. Но и после этого примарх с Дудлем с огромным трудом справились с Драгомилом, чья одежда оказалась сплошным магическим доспехом.

Это все мне рассказывал Родди размеренным шепотом, пока мы сидели в коридоре местной больницы. Признаюсь, мне было не очень интересно. Арестовали преступников? Хорошо. Я, скорее, волновалась о тех, кто пострадал.

Здесь, в центральной больнице Хакса, лечили только людей. Обычно Двуликие, будь то оборотни или вампиры, сами справлялись с небольшими ранами, а болезней вообще не знали. Поэтому в небольших штатовских клиниках специалистов по ним было не найти.

— Не волнуйся, девочка, — сказал Дудль, когда забирал в портал на Лоусон нашу пострадавшую команду и Итана, который все еще был без сознания. — Я лично прослежу за ситуацией. Вернем мы твоему парню зверя, нужно только немного потерпеть.

И теперь я терпела. Неизвестность. Ожидание. Предчувствия. Шепотки за спиной.

Как же, все оборотни слегли. Капитан команды лишился зверя, когда прикрывал свою девчонку. Для оборотня — верная потеря статуса и уважения среди своих. Половинчик. Инвалид.

Безопасники заявили, что зверь Итана только сильно пострадал, все излечится. Но никто этому не верил. Врачи, оказавшие первую помощь, пустили слухи, и теперь не шептались только немые.

— Иди, Мари, тебя зовут.

Родди осторожно тронул за плечо. Он и Пуф сопровождали меня как верные рыцари, не отходя ни на шаг. Иногда можно было поплакать в их жилетки. И тогда парни мягко гладили меня по голове. Становилось немного легче. Сейчас я должна была войти в палату к отцу и принять новости, какими бы они ни были.

Комната оказалась такой же холодно-недружелюбной, как и вся больница. Светло-серые стены, выдраенные до потери краски деревянные полы. Кровать с тумбочкой, стол и пара металлических стульев.

Даже занавески на окнах не добавляли уюта, а висели ровными прямоугольниками белой ткани с аккуратными больничными печатями на углах. Скупо и практично.

Седой мужчина в кровати пытался поддержать в прыгающих пальцах стакан с водой, который поднесла к его рту закутанная в накрахмаленную униформу молчаливая нянечка.

— Добрый день.

Я смотрела, пытаясь найти сходство с тем мальчишкой на фотографии из шкатулки. Тогда я его узнала, а сейчас не могла отыскать ничего общего.

— Говорят, ты представилась врачу моей дочерью, — проскрипел изможденный как скелет мужчина, поморщился и сделал знак нянечке. Та равнодушно забрала из слабых рук пациента стакан. Громко звякнув стеклом, поставила его на тумбочку.

— Если что, я в соседней палате, — сказала женщина и ушла, колыхая при ходьбе жесткой юбкой.

— Да, мистер Шакир, — сказала я. — Есть шанс, что это так. Меня не пускали к вам в больницу, и пришлось выдать вероятность за убеждение.

Мужчина дернул углом рта и откинулся головой на подушку.

— Что ж, даже не буду предполагать, кто твоя мама. В моей жизни был период, которым можно хвастаться только в мужском сообществе, а не при такой юной мисс. Так что определить твою мать я не смогу, даже будь у меня силы копаться в памяти пару недель.

Он закашлялся на последних словах. Говорить ему было трудно.

— Я — Мари Ерок, дочь Орнеллы Ерок.

Он произнес еле слышное «О-о-о» и уже внимательнее посмотрел на меня.

— И как ты меня вычислила, маленькая умница? Ори поклялась, что никогда больше не произнесет моего имени.

Я подняла руку над кроватью и резко выпустила из пальцев лезвия. Острые, тонкие и длинные в человеческой трансформации, но безусловно устрашающие, они блеснули, удивительно гармонично вписавшись в холодное больничное окружение.

Шакир завороженно коснулся ближайшего лезвия сухим пальцем. И вдруг широко улыбнулся:

— Дочь.

Он мелко задрожал, и я поняла, что он смеется.

— Недаром Драго опасался, что, если просто убьет меня, ничего не получит, — еле выговорил он сквозь смех. И добавил уже серьезнее: — Уникальные дары передаются не просто ближайшему родственнику, каждый дар ищет своего носителя. Лезвиям нужны открытое сердце и тяга к справедливости. У Драго не было шансов, что бы он там о себе ни думал.

Он снова закашлялся, уже тяжелее.

За стеной загрохотали шаги. Дверь резко распахнулась, явив государственного следователя, главу сыска Лоусона, главу следствия Конклава и просто хорошего человека.

Со времени нашей встречи на ритуале Дудль стал еще более подозрителен. Во всяком случае, он сначала внимательно осмотрел углы, затем поправил тяжелый, увешанный сумками и артефактами пояс, явно остановил себя, чтобы не заглянуть под кровать, и только потом приветственно заявил:

— Рад видеть, уважаемые подозрительные личности, особенно интересные инквизитору. Я не вовремя?

Я заулыбалась.

— И мы вам рады, мистер Дудль. Вы всегда вовремя, а в прошлый раз особенно удачно ворвались, долгих вам лет здоровья.

Шакир с интересом нас слушал, явно не узнавая спасителя. А Дудль довольно закрутил в руках посох.

— Да, если бы не мое решение освободить задержанных и не пара весомых аргументов для Рольфа, — следователь сделал выпад артефактом и мечтательно прищурился, — преступник бы ушел от наказания. Кстати. Мистеру Шакиру, по словам врачей, намного лучше, и закрытое заседание Конклава хотело бы выслушать его показания. А для тебя, любопытная девочка, везде так удачно сующая свой милый носик, у меня особое послание.

Он покрутил в пальцах небольшой листок бумаги и тут же отдернул, как только я потянулась.

— Угадай, что за симпатичный молодой человек тебе написал, как только пришел в себя? А ты знаешь, что именно он привел нас так быстро по твоему следу на место ритуала? «Запах ее кошки, — сказал мне этот юноша, — я почувствую за километры». Врал, конечно, метрах в десяти максимум, но как красиво и впечатляюще! Эй! Эй! Хватит прыгать!

Я выхватила листок. И, затаив дыхание, развернула.