и враг, соперник и завистник Посейдон, в чьих водах выросла и где жила Фетида, вздымал волну и, в глубине своей смеясь, преградой вод скрывал от Зевса грот и нереиду. И делая одно и то же раз, другой, и третий, и много-много раз, входя своей волною в грот и вновь откатываясь в океан, сам Посейдон, подобно Зевсу, тоже возжелал Фетиду. Ее же, возбужденную игрой, влекло неумолимо к Гемонийскому заливу, к гроту, ее ручной дельфин и был свидетелем всему, когда средь солнечного дня раздался гром, и огненная молния слетела с неба, и Зевс, объятый страстью, будто весь кипящий, явился и в объятьях нереиду стиснуть был уже готов, — но оказалось, что в этом же кипенье с огнем смешались воды Посейдона, и схватка двух богов, двух братьев, двух властителей вселенной вот-вот могла бы разразиться. «Будь в небесах, зачем спустился?» — вскричал сквозь разразившуюся бурю Посейдон. «Будь в океане, здесь земля!» — Зевс прогремел. «Она пришла из вод!» — «Она от них ушла!» — звучало оглушающе вокруг Фетиды. И в страхе, в страсти, истекая и влагой, и огнем, она прижалась телом к голени одной, к другой, не зная, чья и чья, и два могучих фаллоса, подъятых, как для битвы, схватила, чтоб сжимать и целовать, раздвинула колени, тела божественные обратились в колыхающийся клуб, и стоны изнывающей под мощью, и рев вдвигающих в нее за мощью мощь, и гром из туч, и грохот вала, и Кронос с островов блаженных зрит в ужасе деянье сыновей, и семени струя тугая — одна, и опадает, и уходит фаллос, и семени струя тугая еще одна — другой стихает и уходит, смолкает гром, волна спадает, Фетида, полная боготвореньем, лежит изнеможенная, дельфин к ней подплывает и улыбается. «Не смейся надо мной, — Фетида шепчет, — мой рассудок… О боги, мой рассудок, я тебя лишилась!»

Любодеяние, увиденное Кроносом, внушило ему страх. В некие времена он срезал детородный орган своего отца Урана. От ужаса перед содеянным, а потому и из страха, что и его дети проделают с его фаллосом то же самое, Кронос пожирал всех тех, кто рождался от его орудия. Но, как известно, Зевс, хотя и свергнул отца, оказался все ж не настолько жесток, он оставил Кроносу и его божественный член, и остров, где тот обитал в почетной ссылке. Теперь Кронос боялся не за себя уже, а за сыновей, с которыми примирился. То есть вечная паранойя Кроноса обернулась страхом пред тем, что дети его детей расправятся с отцами. Эта его маниакальная фобия принесла все несчастья: мания преследования перешла от него, как зараза, на всех — на Фемиду и Прометея, на Зевса и Посейдона и, конечно же, на Фетиду, мою рехнувшуюся мамашу. Кронос, вращая белками, что-то невнятное сообщил своей сестре, Фемида настроилась на прорицание, впала в транс, и ей, понятное дело, привиделось то же, что Кроносу. Каково ей было бы, если б ее муж, хоть и имевший много жен других, остался бы без фаллоса? Любопытно, что сделал бы с нею Зевс, если б она прямо так и сказала ему об этой опасности? Само собой, она испугалась, а может, не столько его самого, сколько другой его жены, снедаемой постоянной ревностью Геры, с которой сам Зевс старался поменьше связываться. Так или иначе сын Фемиды — умница Прометей, услыхав от матери о происшедшем, сообразил, что все это и в самом деле выглядит опасным: после того как у нереиды родится сын, извечное соперничество Зевса и Посейдона обратится в мрачную, кровавую войну, и тогда все планы Прометея относительно просветительской работы в мире смертных, конечно же, рухнут. Может быть, и вся система рухнет. Старое поколение, как случалось прежде, будет свергнуто, а кто окажется способен править в новом? Сын Фетиды, еще никому не известный? Худо-бедно, а все же насильник Зевс поддерживает хоть какой-то порядок.

Кто не знает, — Прометей превосходил умом и хитростью Зевса, он был, что называется, настоящий интеллектуал, первый средь их беспокойного сонмища, и не слабый телом, какими потом становились обычно те, чей интеллект будет развит за счет сил телесных. И он был первым, кого за интеллект и посадили, — грубо и беспардонно, на цепь, как пса. И вот, хорошо все обдумав, Прометей решил воззвать к всесильному кузену — в исторической и самой первой попытке говорить с главой правительства разумно, думая о благе подданных его, — как то затем не раз предпринимали будущие интеллектуалы. И начал так:

— Ты, разумеется, всесилен, Зевс. Ты пользуешься неограниченной властью на небе и на земле, все пред тобой трепещет. Но признайся, что и ты не чужд страха. Чем больше власти, тем больше страха. И потому твой страх тоже неограничен.

— А, — засмеялся Зевс. — Узнаю: это логика — твоя очередная выдумка. Дай-ка я подумаю. Вот: у тебя, Прометей, нет никакой власти, даже над собственным телом. По этой твоей логике получается, что у тебя нет страха. Но это не так. Ты боишься моего орла. Ты боишься меня.

— Твое утверждение не следует из моего. У меня нет страха, но совсем по другим причинам. Ты понял логику недостаточно хорошо. Но ты бессмертен, Зевс, у тебя еще есть время, чтобы ее освоить.

— В логике нуждаются лишь те, у кого нет силы, — ответил Зевс.

Прометей в свою очередь засмеялся.

— Значит, ты в ней нуждаешься.

— Что?!? — вскричал Зевс. Олимп содрогнулся. На Кавказе произошло землетрясение с эпицентром, расположенным где-то в районе скалы, к которой был прикован Прометей. Он определил его мощность в добрые девять баллов.

Когда все кончилось и последний из прошумевших мимо камней стих на дне пропасти, Прометей продолжил — неторопливо и вкрадчиво:

— Вспомни историю, Зевс. Ты, правда, не знаешь, что такое история. Но это неважно. Твой тяжелый ум меня поймет.

— Тяжелый ум, — повторил Зевс. — Это и есть то, что Аполлон называет метафорой?

— Оно и есть, — с удовольствием подтвердил Прометей. — Вот, о чем я напоминаю тебе: дважды дети свергали отцов. Кронос сверг Урана, ты сверг Кроноса. Вот источник страха всемогущего Зевса: он страшится того же. Безграничной власти соответствует безграничный страх, такова логика. Не отвергай ее.

— Как много слов, — равнодушно заметил на это Зевс. Но в вопросе, заданном Прометею, было скрытое беспокойство: — Что ты хочешь сообщить мне, умница-промыслитель?

— Есть нечто, — уклончиво сказал Прометей. — Но я еще не решил, говорить ли тебе об этом.

Прометей знал, что Зевс возмутится.

— Эй ты, наглец, — мрачно произнесло Верховное Божество. — Не хочешь ли