— Расследование по тебе тоже закрыто. По твоему совету Ирина Васильевна ему вялотекущую шизофрению задним числом намутила. В случае недееспособности, сам знаешь… — разводит руками. — Все свидетели подтверждают версию с падением на лестнице.

Киваю. Спасибо. Свои не подвели.

— Это — хорошо.

Это значит, есть шанс на опеку. Но и у Марины теперь тоже. Прошлый раз судья отложил слушание.

— А по Лобову-то "возбудились"?

Айдаров взмахивает папкой.

— Моё первое серьёзное как следака. Подарок от "нашего" Крестного папы.

Так мы в шутку называем крестного Медведевской Машеньки — главного прокурора.

— Поздравляю! Закопай его громко, если из психушки высунется.

Выбор у него теперь небольшой. Либо на лечение в психушку с более серьёзным диагнозом, либо — добро пожаловать в СИЗО, куда он моими руками Синичкину так и не довёз.

— Машеньке моё почтение, — киваю Медведеву. — Цветы с конфетами пришлю.

— Конфетами не отделаешься, свадьбу гони, — ухмыляется Медведь.

— Всё будет! Все приглашены с семьями.

Ускоряюсь в отдел кадров.

— Марья Сергеевна, — заглядываю. — Можно?

— Можно, но порадовать нечем, Богдан, — с порога остужает мой пыл.

— Кладу ей на стол справку.

— Предупреждаю сразу — проверят. У нас сейчас проверки. Да и все про твою ситуацию знают. Если на коленке писал, лучше забери сразу.

Цокая, закатываю глаза. Писаная она, и правда, «на коленке».

— Ну может, как-то?…

— Нет справок, нет допуска до работы.

— Марья Сергеевна, ну есть же справки.

— Старые.

— Новые будут через пару месяцев.

— Будут справки, будет допуск.

— Ну прикрой глаза, будь человеком. Зашиваются же опера.

— Ты меня на должностные преступления не уговаривай, я должностью дорожу. На тебя и так тут пристально смотрят в связи с ситуацией с полковником.

— Так упал он, я причём?

— Не причём, так вот и сиди на своём больничном. У тебя ИО назначили? Назначили. Вот пусть Медведев и работает. Жду через два месяца. Здоровым и отдохнувшим.

— Жестокая Вы женщина…

Властно указывает мне рукой на выход. Докатился.

Возвращаюсь в машину.

— Нет? — шепчет Ася.

— Нет. Плохой день. А нам сейчас ехать на суд…

Перед зданием суда кружат, каркая, вороны.

— Заразы… — оглядываюсь на них.

Станешь тут суеверным.

Аришу отводим в комнату детского психолога. На заседании суда должно быть три стороны. Но Алла Борисовна, черт ее бери, опаздывает. Начинаем без неё. Судья не в духе.

— Рекомендации психолога, — протягивает судье бумаги секретарь.

Судья читает. Поднимает взгляд сразу на Марину. Задает ей уточняющие вопросы. И это очень плохо! Со мной практически диалог не ведет. Только с Мариной.

Когда судья удаляется для принятия решения, я выхожу в коридор. И показав корочки дежурящему в коридоре сержанту, прохожу дальше на закрытую территорию, к «покоям» судьи.

Останавливаюсь у приоткрытой двери.

За меня просили несколько человек…

— Да не могу я вашему оперу ребенка отдать, — слышу голос судьи. — Он под следствием еще. Ничего себе формальность! Нет, мне никакие документы еще не пришли. Досылайте. Но документы о дееспособности тоже не в порядке. Курс реабилитации не пройден полностью. Финального обследования нет. Ну это невозможно… Другой вопрос, если бы не было альтернативы. Но она же есть. А Синичкина еще не жена. Была бы жена — да. Бабушка вообще не соизволила приехать. У матери хорошие рекомендации от психолога. И контакт с ребенком установлен… У меня такое ощущение, что они надо мной все издеваются: невменяемый папа, сомнительная мама, игнорирующая суд бабушка! А у бабушки привод за участие в демонстрации. Мне это тоже проигнорировать? Я сделаю, что смогу, но…

Сжимаю в кулак пальцы. Вот когда не надо наши судьи принципиальные!

Хочется зарядить этим кулаком по двери. Разворачиваясь иду обратно.

Всё понятно! Меня и не рассматривают. А любимая тёща, опять не у дел.

— Дан, — встречает меня Ася, заглядывая в глаза.

Отрицательно качаю головой.

Марина чуть в стороне, тихо шипя, эмоционально разговаривает с кем-то по телефону.

— Да не могу я сейчас, я на суде. На суде! Вы что не понимаете? У меня по опеке над ребенком… Да я физически не успеваю! Что?… — ошарашенно. — Завтра? Да я не могу завтра, я ей загранпаспорт не успею оформить! — переводит на меня взгляд.

Отворачивается.

— Ну подождите… как же так?! Разве мы не подписали контракт? Ааа… ясно… — затухающим голосом. — Какая неустойка?! Да Вы что — охренели там?

Скинув вызов, нервно ходит по залу, прижимая к губам телефон. Набирает несколько раз Аллу Борисовну, судя по всему.

— Да чтоб тебя! Где же ты?… Никогда тебя нет, когда ты нужна!

Судья возвращается.

— В связи с неявкой в суд одной из сторон и с необходимостью уточнить некоторые обстоятельства дела, слушание переносится на пятое мая.

— Уважаемый суд, но я не смогу. Я завтра должна покинуть страну. У меня съемки перенесли в Польшу, — качает головой Марина. — Может быть, можно принять решение сейчас или перенести на июнь? А Арина пока бы пожила с бабушкой.

— Которая не явилась? — уточняет судья.

Марина раздраженно закатывает глаза.

— Я никогда не подпишу документы на то, чтобы мою дочь вывезли, — подбрасываю я дров.

— А ты не дееспособен! Я оспорю.

— Клевета, — бросаю я и замолкаю, чтобы не разводить балаган.

— Вы, Марина Юрьевна, планируете оставлять ребенка со своей матерью, пока находитесь на работе в Польше? — уточняет судья.

— Планирую. Что в этом такого?

— Как надолго вы отлучаетесь? Есть какой-то график?

— Ой, я еще не знаю. Съемки дело непредсказуемое.

Марина умеет себя закапывать.

— Прошлый раз Вы отлучились на год, верно я понимаю.

— Верно.

— Быть может, Вам не стоит тогда претендовать на опеку, если реальным опекуном будет бабушка ребенка?

— Извините… — Марина, хмурясь переписывается быстро по телефону, поднимает глаза: — Что?

— Где бабушка-то? — сатанеет судья.

— Я не знаю. Она трубку не берёт.