Он умолк на полуслове, насторожился. Донесся далекий женскийкрик, полный страха и безнадежного отчаяния. Томас тут же повернул и пришпорилконя, затрещали кусты. Олег успел увидеть только, как заколыхались ветви, даеще вздрогнула вершинка березки, указывая направление, где промчался рыцарь.

— Да чтоб тебе, — проворчал он.

Конь ломанулся следом с такой же поспешностью, замелькалидеревья. Через минуту он вылетел, пригнувшись к конской шее и закрывая лицо отпроносящихся веток, на поляну, даже не на поляну, а на берег небольшого лесногоозера. Обнаженная девушка стояла по пояс в воде, обеими руками стыдливозакрывала грудь, а на берегу трое мужчин отбивались от Томаса топорами ипиками.

Олег остановился, стараясь одним взглядом охватить всюкартину. Похоже, что девушка купалась в озере, а эти трое лоботрясов то липодсматривали, то ли вышли к краю воды и начали хохотать, наслаждаясьбеспомощностью жертвы, а девушка ударилась в слезы и подняла крик, вообще-тобезнадежный, но на редкую случайность как раз поблизости едут двое настоящихмужчин...

Один из нападающих крикнул, все разом повернулись и ринулисьв кусты. Томас хотел ринуться за ними, но там лесной завал, разбойникипроскользнули между упавшими крест-накрест деревьями, исчезли, а он спроклятием повернул коня, снова посмотрел на женщину и, захватив плащ, соскочилс коня.

— Милая леди, — произнес он церемонно, —выходите без всякого стыда и смущения. Вы имеете дело с рыцарем, Пресвятая Девасвидетель, что я никогда не обижу ни одну невинную девицу.

Девушка дрожала и всячески прятала груди, но то одна, тодругая выглядывала из-под локтей, сверкая ярко-красными сосками, а девушкасмотрела испуганными глазами на Томаса. Длинные мокрые волосы струились поспине, фигура дивно хороша, Томас невольно засмотрелся, но стряхнул с себянаваждение и потряс плащом.

— Выходите же! Я бы сам к вам, но вода в доспехи —такая хрень! Придется раздеваться, извините за выражение, до самого... я имею ввиду совсем, понимаете?

Девушка сказала плачущим голоском:

— А вы меня не обидите?

— Да нет же, — ответил Томас. — Хотите,перекрещусь?

— Нет-нет, — ответила она поспешно, — ненужно, уже иду. Я вам верю, прекрасный рыцарь.

Томас задержал дыхание, стараясь не меняться в лице, девушкамедленно выходила, из озера, вода опускается, открывая ее нежноебезукоризненное тело, еще юное девичье, но уже спелое, созревшее для ласк иматеринства. Показались бедра, треугольный мысок темных волос в низу живота,полные ноги...

Она остановилась, не дойдя до рыцаря всего на пару шагов,так что щиколотки оставались в воде, в глазах снова появился испуг. Томас неудержался и шагнул в воду, красивым жестом набросил ей на плечи плащ, дружескиобнял и сказал ласково:

— Вы можете считать меня своим братом, леди.

— Спасибо, — прошептала она. — Но я все равновас боюсь...

— Меня? — удивился он. — Впрочем, я васпонимаю, я весь в железе! Но поверьте, там внутри я исполнен учтивости игалантности. Ох, вас уже ноги не держат! Позвольте, я со всей учтивостью ицеломудренностью возьму вас на руки... Как брат, как христианин, как брат повере...

Он наклонился и попытался взять ее на руки. Олег не видел,как напряглись под стальной скорлупой мышцы, но лицо побагровело, Томас дажезадержал дыхание, а двигался он так, будто пытался выдернуть из земли деревцо.Женщина обняла его за шею, прильнула, Олег услышал сдавленный вскрик Томаса.

В воздухе просвистели три стрелы, лишь тогда Томас услышалщелчок тетивы. Его шатало, он кое-как отступил на шаг, волоча на себе то, чтоминуту тому было обнаженной женщиной. Она уже превращалась в нечто похожее нагрязный студень, медленно стекала по доспехам густой вязкой слизью и отступалав озеро, где втягивалась в огромное тело, выпустившее наверх отросток.

Олег выждал, повесил на спину лук. Зеленые глаза потемнели,а когда Томас выбрался на сушу, сказал нетерпеливо:

— В седло сам поднимешься?

— Да, — прошептал Томас. — Не надейся, чтоподсадишь меня пинком в зад.

— Ничего, — заверил Олег, — еще случай будет.

— Спасибо, — сказал Томас раздавленно. — Тыумеешь успокаивать... язычник.

— Тогда поехали, — безжалостно сказал Олег, —бабоспасатель хренов.

Лес, словно черная грозовая туча, темнеет впереди,перегораживая зеленую, залитую солнцем долину. Издали видно, что дорога пугливосвернула и пошла в обход, пошла по солнцепеку, страшась приблизиться к темнымдеревьям, от которых даже сюда веет опасностью, тьмой, злом. Олег бросил взглядна Томаса.

— Справа объедем или слева? Как правильнеепо-христиански?

— А как ближе? — спросил Томас.

— Примерно однаково.

Томас грозно вперил взгляд нещадно голубых глаз в темныйлес.

— Эта наша страна, — произнес онвысокомерно. — И никакие темные силы не заставят нас поступать по-своему.Они хотят, чтобы мы свернули? Ну так вот...

Он покосился на Олега, проглотил какое-то странное слово,видимо, очень редкое, рука его поднялась в привычном жесте и с металлическимстуком опустила забрало. Копье в правой руке наклонилось, угрожая острым концомвсякому, кто посмеет встать на пути, щит занял место на локте левой руки.

— Хороший ответ, — согласился Олег. — Толькопозволь, я поеду первым.

— Нет, — отрезал Томас. — Я — рыцарь. Ядолжен защищать простой народ.

— Хорошо, — покорно ответил простой народ, —поехали.

Копыта стучали сухо и четко, но в десяти шагах от деревьевземля начала прогибаться, словно покрытая толстым ковром. Томас опустил взгляди понял, что под слоем листьев в самом деле слой мха толщиной в королевскуюперину. Конь под ним осторожно приблизился к деревьям, толстым и в болезненныхнаплывах, в дуплах, с исковерканными ветвями, попытался заглянуть в глубь леса,но там темно, над лесом не солнце сияет, а глухая беззвездная ночь.

Он перевел дыхание, за ним едет простой человек из народа, которогоон по рыцарской клятве обязан защищать, сразу после верности церкви и королю, иТомас, собравшись с духом, сказал ясно и четко:

— Есть такое слово «надо»...

Он пустил коня между деревьями, страшный непонятный холодохватил тело, плечи передернулись, зубы сами по себе застучали. Справа и слевапоплыли деревья, покрытые толстым слоем темного, даже черного мха, похожего наклочья вечной ночи. Изломанные болезнями крючковатые ветви угрожающерастопырили голые сучья, черные и острые, как оленьи рога. Он не мог припомнитьтаких пород, деревья разные, однако листья на каждом висят неподвижно, словносвинцовые, ни один не шелохнется. Почти все — черные, покрытые словно бы лаком,блестят, но, похоже, это просто слизь, покрывшая гниющее дерево...