надежд ни на шаг.

Чаянья в явь обрати и не поглумись над влюбленным,

50 Будущей ночью мне дай въяве сподобиться грез!

Ты мне все тело отдашь, распростершись на ложе любовном,

Нежной Венеры стон гулкую ночь огласит.

Крепко объятья сомкнем, и уста съединятся с устами,

Ты как Венерин боец битву жестокую дашь!

Шквалом ударов ответь на мои, распаляясь, удары,

Дева во цвете лет, не уступай мне в бою!

Позже, когда утолятся безумные страсти обоих,

Пусть на усталых сойдет сон и отрадный покой.

Только в пылу не забудь проводить меня вовремя с ложа,

60 Раньше, чем на землю Феб луч с колесницы метнет,

Чтобы объятых сном влюбленных ревнивый соперник

Не подстерег и стремглав тягостных ран не нанес.

5. О том, как сочинитель едва спасся бегством, будучи застигнут в объятиях Урсулы

В здравом рассудке никто не коснется запретного ложа

И на законный союз мыслями не посягнет.

Я же застигнут врасплох в сотрясаемом криками доме

В час, когда с Урсой делил плод вожделенной любви, —

С Урсой, которую пусть ослепят Громовержца перуны

И утопит в струях Стикса угрюмый Плутон!

Урса — медведица впрямь; подобает ей имя, поскольку

Злобой жестокой она диких зверей превзошла.

Незамутненных услад человеку испить на дается,

10 С радостью смешан всегда смутной тревоги укол.

Всласть я отведав лежал поцелуев и пылких объятий

Вкупе с тем, что берет дерзкая пылкость в бою,

Звезды меж тем прошли половину уж добрую ночи

И повернула свой ход блещущая Каллисто.

Тут и обрушился шум, словно крепкая сталь забряцала, —

Столь боевито доспех целой когорты гремит.

И приближалась уже толпа озверелая к спальне,

И чем попало замки дико срывать начала,

Силилась двери сорвать тяжелые с петель надежных,

20 Действуя палкой, мечом, пикой, бревном и рукой.

Был то законный супруг или мой в любодействе соперник,

Тот ли, кого для любви хищная Урса звала,

Кто бы он ни был, вскричал во всю свою мочь этот варвар

И изрыгнул на меня ливень ужасных угроз:

«Поберегись, старикан! (ему старец мерещился в спальне)

Так ты, негодный, и знай: ядра тебе оторву!

Некогда существовал и вправду священный обычай

Член срамной отсекать у святотатцев-мужей.

Ныне на Рейне блюсти решили закон этот мудрый

30 И святотатных частей след блудодея лишить!»

Только сказал он — и дверь, грохоча, была сорвана с петель,

Скобы, задвижки, визжа, рухнули все до одной.

Мигом я ноги спустил с окна, обе створки открывши,

И оставалось одно: голому на землю пасть.

«О, благосклонная, дай мне, Венера, Дедаловы крылья,

Чтобы паденье к земле телу досталось легко!»

К счастию, дом мой стоял к несчастной той спальне вплотную,

Желоб для стока воды стены домов разделял.

Тут я тело свое в прыжок стремительный ввергнул

40 И оказался внизу, ногу поранив слегка.

А уж толпа, озверев, ворвалась в отворенную спальню,

Оцепенела, поняв, сколь я отважно скакнул.

Вот уже камни летят, и один пролетает над ухом,

Льются помои мне вслед из умывальных тазов.

Я же бегу со всех ног обнаженный по улице к дому,

Звездный моля небосвод горя свидетелем стать.

Рдея, звезды уже осветили пространство ночное,

Шесть созвездий взялись блеском пестрить небосвод:

Стал посредине Овен, виднеется Лев на востоке,

50 Ход устремил Водолей в край Геркулесовых вод,

Палиценосец, Цефей, Гениох и Кассиопея,

Вслед Волопас, и Персей, и Каллисто, и Дракон,

Встали с другой стороны Орион в дожденосном созвездье,[451]

Оба созвездия Пса, Кит с Эриданом взошли,

Заяц, который, я мнил, бежал с небывалою силой

И с высоты подавал знаки бегущему мне.

И над несчастьем моим насмехалась в выси Андромеда,

Глядя, нагая, на бег мужа нагого в ночи.

Но наконец услыхал я весь воздух прорезавший голос

60 (То ли Венера рекла, то ли Юпитер-отец):

«Труднодоступных девиц избегай для любви добиваться,

Если по нраву тебе жизнью спокойною жить!

Как зверолову из всех трофеев ценнее добыча

Та, что досталась ему долгим и тяжким трудом,

Так происходит порой и в резвых проказах Венеры:

То, что доступно, клянем; ищем, что дастся трудом».

6. К Урсуле с утверждением, что лишь бегством можно победить Венеру

Сколь уж я клялся, моля небеса быть свидетелем клятвы,

Урсула, клялся, что впредь я твое ложе презрю,

Ибо сносить нет сил твой язык беззастенчиво-наглый,

Речи, что вечно моим прихотям наперекор,

Хитрости, что у тебя в коварной груди созревают,

Между тем как в лице явлен поруганный стыд.

Твой выдыхает рот зловонье вчерашней попойки;

Ты против воли моей с лаской ко мне пристаешь,

А уж на шее видны белоснежной обильные меты

10 Страстных укусов того, кто распалял твою страсть.

Только ведь это — ничто в сравнении с кознями злыми,

Из-за которых врасплох чуть не поймали меня.

Если б достало мне сил, живя, без тебя обходиться

И пред собою лицо вечно не видеть твое

(Что, как не облик твой, рождает мой трепет любовный,

Что, как не взор, мне давал пищу для страсти былой?)!

Можно с пороком любым сражаться открыто и честно,

И лишь Венеру одну бегством немым победишь.

Ты убежишь — и она убежит; но с тобою пребудет,

20 Если ты порчу души лакомством будешь питать.

Как от серной трухи разгорается сильное пламя

И от остатков золы мощный родится костер,

Так от малейших причин зачастую любовь возрастает,

Как из невидных ключей реки большие текут.

Стало быть, надо мне гнать и твой вид и медовые речи,

Коими ты, изощрясь, ловишь зеленых юнцов.

Ты бесстыдно клялась, что люб тебе Цельтис единый,

Что остальных мужчин всех ты не ставишь