бранил мне часто ложь Хазилины,

Ныне ж свидетельство дал собственной худшей вины.

О вероломный! пока ты бродишь по градам и весям,

30 Каждая девушка стать жертвою может твоей!

Видно, гадалка на-днях мне правду сказала: «Смотри же,

Эльзула, чтобы тебя Цельтис не смог обмануть:

Он твое сердце увлечь умеет сладкою речью,

Звучную лиру свою тронув певучим смычком.

Я убеждаю тебя: не вверяйся ему безоглядно —

Он всегда в пути, долго нигде не живет;

В чреве оставив твоем растущее нежное бремя,

Он по привычке тайком хочет бежать от тебя!»

Что предсказала она, я, бедная, все испытала,

40 Правду совсем позабыл твой вероломный язык.

Знай же, изменник: в какой стране ты принят ни будешь, —

Только подобную мне больше нигде не найдешь!

Множество раз ты тогда печальную Эльзулу вспомнишь

И не сумеешь изгнать Норской земли из ума.

Чудится мне (и не зря), что в пути однажды разбойник

Страшно за козни твои и за меня отомстит.

Только испробую я сперва магическим пеньем

Ноги твои удержать, скорые столь на подъем.

Часть моей жизни, постой! Подумай, чем ты рискуешь:

50 Как бы грабитель тебя в чаще лесной не убил!

Слез моих ради молю и ради любовных обетов,

Ради поруки, что здесь ты мне так часто давал,

Ради на ложе любви мной данных тебе поцелуев,

Ради объятий моих, нежно раскрытых тебе,

Ради стыда моего, который похитил ты первый

Волей богини любви, вставшей из пены морской,

Ради моих, наконец, обоих родителей старых,

Ради созревшей почти ноши во чреве моем:

Шаг удержи, не сбейся с пути в любовной дороге,

60 Чтоб не запачкать пятном чистое имя свое!

Если ж уйдешь, я вслед за тобой, безумная, ринусь

По каменистым путям Бойской пустынной земли,

В те места, где по Норским краям Альгионские топи

Тянутся вплоть до границ ближних Ретийских полей;

Озеро есть среди них, называют его Тегеринским,[429]

Масло священное там точит по капле скала,

Станет прозрачней оно, пройдя сквозь песок и сквозь гравий,

И под землей по своим жилам оттоль потечет.

Так, вероятно, янтарь рождается в северных странах:

70 Море выносит в песок то, что упало из рощ.

Дальше лежит Химерин,[430] на острове в двух его храмах

Женщина богу псалмы вместе с мужчиной поет.

Если и дальше уйдешь, за озера, рожденные в Альпах

От проливных дождей, — в гневе пойду за тобой.

Шумным порогом своим Дунай меня не удержит,

Где меж утесов и скал он по ущельям звучит.

Если же ты от меня ускользнешь, то мне же и лучше:

Этот вот меч для меня станет пределом любви!»

Молвив такое, она мой меч у меня вырывает, —

80 Но на Летейском уже сон мой витал берегу.

«Рейн предо мной, — я сказал, — о Рейне и петь наши песни:

Все называют его цветом германской земли.

Ты же теперь прости, любимая вечной любовью,

Эльзула, чьею красой славится славный Дунай!

Истр, однако, скорей отпрянет от зыби Евксинской,

Чем перестанет гореть сердце любовью к тебе, —

Ибо сколько земель ни лежи между теми, кто любит,

Их дорогие сердца все-таки вместе навек.

12. О том, как сочинитель в мартовские календы был жестоко избит и ограблен двумя разбойниками

Долго никто бы не смог бродить по целому свету

И не подвергнуть себя риску в опасном пути.

Нам временами судьба препятствует властным напором,

Бег своего колеса нам устремив поперек.

Твари живые, во всем друг другу подобные видом,

Будь то в воде, на земле иль на текучих ветрах,

Общею жизнью живут всегда в согласном союзе,

Не истребляя своих братьев в кровавой борьбе.

Когти кривые свои не точит на коршуна коршун,

10 Не был видан никем волка терзающий волк,

Щука щуки не жрет, не ест лягушки лягушка,

Только меж разных пород вечно ведется война.

И лишь один человек по природе так своеволен,

Что к человеку идет, вооруженный мечом,

И затевает, душой разъярясь, жестокие брани

В алчном влеченье своем к золоту и серебру.

Было время весны, когда наступают календы,

Имя которым как раз Марсом жестоким дано.

Вспять из австрийских краев беззаботно ехал я, Цельтис,

20 В Норик[431] правя коня к достолюбезным стенам,

Где благородный мой друг Вилибальд Пиркгеймер[432] умеет

Греческим слогом своим знатно украсить латынь,

Где и другие живут собратья по верному толку, —

Мы философией все связаны были святой.

Вот безо всяких помех миновал я Баварские земли,

От Ратиспоны свой путь к Норским направив полям,

Был на средине пути я в этой счастливой поездке,

Ехал верхом и считал путь безопасным вполне.

Место есть там, где холмы дугой огибают долину,

30 Лес сосновый густой с двух подступает сторон,

В тесном пространстве меж них дорога становится узкой

И среди топких полей к озеру дальше ведет.

Вдруг два злодея ко мне из леса слева и справа,

Оба с мечом и копьем, с двух подбегают сторон!

Первый по голове оглушил меня сильным ударом

И по плечам и спине много побоев нанес.

(Дважды десять дней виднелись эти побои,

Ибо разбитая в кровь кожа была в синяках).

Ловит другой коня за узду и держит за повод,

40 Страшные раны нанесть мне угрожая мечом.

Вышиблен я из седла и лежу на земле распростертый,

Лишь вполовину живой телом своим и душой.

Мигом они обирают мое лежащее тело,

Сорваны были с меня пояс с дорожной сумой,

И золотое кольцо у меня похищено с пальца,

И из паннонских краев лента с шитьем золотым.

С этой