решающим после вынесения ему приговора в тридцать гербов ведущим анализ. Ярлык, сразу вывешенный главным героем по этому поводу на Квагу, рос день ото дня, благо тот не забывал регулярно давать повод для дальнейшего роста.

Его подобострастное общение с волонтёрами и консультантами и пренебрежительное хамское поведение по отношению к тем, кого он считал слабее регулярно становилась темой для обидных унизительных обратных связей на читках и анализах, которые умело, запускал Док, а остальные члены группы подхватывали. Его «душистые» носки, нестерпимо «благоухающие» в ящике под излюбленным местоположением старого нарка в общем зале становились темой для насмешек и издевательств, тонко спровоцированных Доком.

И, конечно же, эта необъявленная война не осталась незамеченной бдительным всевидящим Оком Великого Магистра. Взявшись за оздоровление нового пациента со всей свойственной Бороде основательностью, Глеб Валерьевич совершенно не давал Кракену, как удачно нарёк Квагу Вмазур, расслабиться и заскучать. Квакен то мыл в течение дня двадцать раз полы во всём доме в качестве тренинга для работы с подавлением чувств. То рассекал целыми днями с пятилитровками наполненными водой, а когда их у него увели, то и с гирями для глубокой и качественной проработки тягового состояния. А по вечерам перед сном для скорейшего обретения состояния полнейшего душевного покоя он с огромной снеговой лопатой размером с ковш маленького экскаватора искал в огороде правду и справедливость, неоднократно при этом переместив весь имеющийся в наличии снег из одного угла в другой. Ну а для усиления терапевтического эффекта искушённый в этих делах Целитель определил Кракена поваром на кухню под начало и так не ровно дышавшего к нему Доктора.

Справедливости ради надо заметить, что готовить Квага, как и большинство алкоголиков любил и в принципе это у него довольно сносно получалось. Но ещё больше Кракен любил опустить свой ненасытный хобот в приготовляемую им пищу. Во время нахождения им на поварском посту его челюсти подобно вечному двигателю пребывали в постоянном движении. Он точил абсолютно всё без разбора и кашу, и нарезаемые для борща овощи и макароны на ужине. Принимая во внимание его гигантские размеры, это обстоятельство было встречено с пониманием – ну крупный самец, ну не хватает ему порции, ну что теперь делать… Особенно он любил обглодать косточки из супа, перед тем как отдать их собаке. А вот его ненависть по отношению к этой самой собачке не понимал никто! Кстати, щенок отвечал своему конкуренту в пищевой цепи изощрённой взаимностью.

Маленький Бублик был всеобщим любимцем и с лёгкой руки Главного Консультанта был на попечении, пожалуй, самого ответственного и любящего животных Боцмана. Щенок в силу своей молодости и декабрьских морозов жил со всеми в доме ну и соответственно гадить по расписанию в специально отведённых для этого местах, ещё приучен не был. Поэтому, когда случалась неприятная неожиданность в обязанности Боцмана по призыву «Полундра!» входила уборка отходов жизнедеятельности за своим воспитанником. Кракен вставая на поварство за полчаса до подъема и пробираясь в кромешной тьме на кухню неизменно умудрялся пару раз наступить в какую-нибудь лужицу и обязательно вляпаться в какую-нибудь кучку из многочисленных грамотно расставленных за ночь хитрой собачонкой капканов. И после этого визг летящего Бублика и грохот кастрюль психовавшего Кваги начинал будить обитателей избы. Своим поведением по отношению к собачонку сам того, не осознавая Квакен нажил себе ещё одного влиятельного врага в лице Боцмана.

Опытного Боцмана частенько садили вести динамику на вечернем анализе чувств и тот с завидной регулярностью «выводил гуся»251 обидчику Бублика умело переводя стрелки при этом на мнение группы и волю Высшей Силы в лице Духовных Лидеров, подчёркивая, что по-товарищески минимизировал последствия, как только это было возможно. Девочки, дружно сговорившись, мстили ему за Пятый дом, и каждый день голосовали за его нечестный анализ. Волонтеры, исполняя волю консультанта, тоже крепили Квагу почём, зря заставляя его переписывать чуть не каждый анализ и чуть не каждую письменную работу.

Видя, как у этого здоровенного детины «трясётся кабинет»252 от мощной терапевтической волны, обрушившейся на него, сообразительный Доктор, прекрасно отдавая себе отчёт в том, что от эмоционального состояния повара зависит эмоциональное состояние всей группы и в конечном итоге его собственное благополучие со своей стороны прекратил травлю Кваги. Более того превозмогая отвращение, которое Квакен вызывал у него, нацепив маску умудрённого старшего товарища он был вынужден выслушивать его истерично-навязчивые проговоры и давать советы как тому исправить сложившееся положение и наладить нормальные отношения в новом коллективе.

Изредка с широкой барской руки старшего повара перепадал вечно голодному верзиле и дополнительный паёк в виде конфеты или глотка чифиря, когда повара дружно драили кухню после отбоя или готовили продукты к вкусному ужину на релаксе. Пина тоже весьма пренебрежительно относился к новому коллеге по поварской команде и когда они вдвоём с Доктором спускались перебирать овощи в погреб, либо навести там порядок, а заодно и подровняться пряниками или печеньем с молоком, то даже не удосуживались чем-либо угостить Кракена. И вот однажды в Квагину поварскую смену Доктор, у которого все съестные запасы всегда были тщательно подсчитаны и упакованы для недопущения несанкционированного потребления со стороны реабилитян, обнаружил вспоротый полиэтиленовый мешок с шоколадными конфетами и недостачу приблизительно одного килограмма этих самых конфет.

Событие было неординарным, старший кухонный долго сомневался и совещался с ближайшими товарищами о том, как поступить. Друзья его предостерегали, что огласка этого инцидента может неблагоприятно отразиться на всей группе в виде возможных ограничений, последствий и ужесточения режима. Но больше всего другого, опасаясь того, что это была провокационная проверка со стороны лечебной команды Доктор всё же сообщил о произошедшем в консультантскую. Туда сразу же начали по очереди дёргать всех, кто хоть каким-то боком мог иметь отношение к таинственной пропаже. После того как Квагу выпустили с допроса он отозвал Доктора в чилинарий. Там Квакен с испуганным видом бестолково вращая своими выпуклыми глазами, шёпотом заявил, что не хочет оказаться крайним в этой ситуации и честно напишет сегодня в своём анализе чувств всё, что думает по этому поводу, в том числе и о том, как Доктор с Пиной регулярно вкусняшками ровняют своё эмоциональное состояние. И что он думает, что никакой пропажи и не было вовсе.

Доку не нужны были больше никакие доказательства. Только что этот тупоголовый трусливый алконавт своим иррациональным поведением вызванным страхом, обвинив их так неуклюже пытаясь снять с себя подозрение, на самом деле сдал себя с потрохами. Доктор, тщательно скрывая свои гнев и негодование рвущиеся наружу, предложил ему,