– Доблестный и благороднейший Роландур!.. Позвольобратиться?

– Говори, – ответил герцог милостиво. –Говори, верный Монтимер.

Воевода нахмурился, я видел как заиграли желваки. Все-такивсе воины подчиняются принцессе, а не герцогу. А принцессе, значит – ему,воеводе, так как только он командует отрядом. Этот Монтимер чересчур шустрит,угождает будущему властелину...

Монтимер сказал громко:

– Почему наш проводник не попросил у своих друзей...или даже родни... хотя бы сменить наших усталых коней?

Воевода хмыкнул, он-то знал почему великий воин и в прошломпредводитель орковского войска сейчас не опустился до такой приземленнойпросьбы, а старался держать плечи прямыми, а морду кирпичом, а вслухпредположил:

– Кони орков признают только этих... зеленокожих!

А принцесса метнула в мой сторону негодующий взгляд, что сосвистом пронесся мимо уха, колыхнув волосы и чуть опалив щеку:

– Наемник!

Герцог наклонился к ее уху, но сказал таким шепотом, чтослышно было на той стороне леса:

– Наемники, конечно, тоже люди... Я сам их набираю, ноэто же люди к людям! Но такое ни в одни ворота не лезет! Это уж полностьюутратить нравственные ориентиры!.. Отвратительно!

– Он сам такой, – предположила принцесса.

– Да уж... Можно представить куда он нас заведет.

Воевода смолчал, только сопел, бросал на меня взглядынастолько полные сочувствия, что я уже начал вспоминать, не встречал ли еготемную от солнца рожу среди зеленых лиц, похожих на кактусы.

Я подмигнул ему, стараясь делать как можно незаметнее, хотяот принцессы ничто не укроется:

– Воевода, нам стоит посмотреть, что там впереди.

Он сказал сразу, словно давно ждал:

– Да, негоже подвергать опасности наших драгоценныхблагородных...

– ...а также приближенных к ним особ, – добавил я.

Монтимер раскрыл рот, не зная, оскорбил я его или стараюсьподольстится, а мы с воеводой пустили коней вперед в галоп, и только когдаоторвались на версту, снова перешли на грунь, а затем и вовсе на шаг.

Ровное как футбольное поле долина справа по горизонтуощетинилась лесным лесом, а справа пошли озера, запахло тиной, ряской, гниющимиболотными растениями. Из-под ног части выпрыгивали суслики, ховрашки, с высотыседел мы видели в зарослях травы птичьи гнезда.

Иногда какая самоотверженная птаха выскакивала прямо подконские морды и начинала стонать и прыгать, волоча по земле одно крыло, изтравы тут же высовывались любопытные морды любителей зрелищ – хомяков, но конишли ровно, только хвосты мерно смахивали слепней, запах тины сменялся запахомсвежей воды, но и стена леса заметно приближалась, а ровная долина впередипыталась протиснуться между деревьями и уже виднеющимся берегом большой реки.

Воевода посматривал в сторону леса, мрачнел. Я видел как накоричневом лбу собираются морщинки, челюсти сжались так, что вздулись желваки.Пару раз бросил на меня осторожные взгляды, сказал вдруг:

– Мы постараемся проехать... но на всякий случайзапомни: у горного великана слабые колени. Голова у него как валун, ни одниммолотом не разобьешь, глаза упрятаны так, что видит только впереди, как нашгерцог в щели шлема. И руки крепче бревен! А вот колени слабые.

– А что колени? – возразил я. – Это ж непятка. Или его зовут Батарадз?

– У Батаразда была кишка, – поправил воевода.

– Тонка?

– Может и тонка, – согласился он. – Весьбулатный, а одна-единственная кишка... у Исфандияра – глаз, у Зигфрида –пятнышко от прилипшего кленового листа между лопатками, а колени... ага, уСослана! Это про магию я как свинья в апельсинах, но что касаемо оружия, героев– все знаю. Колени были слабые у Сослана. У каждого даже самого что ни естьнеуязвимого есть слабое место. Так заведено. У Ахилла – пятка, Сослан слаб вколенях спереди, а горный великан – сзади. Там у него жилы такие! Еслиперерубить, он не просто гагакнется оземь, как бы вон ты, а и вовсе... Понял,вовсе!

Я усомнился:

– Вот так сразу?

– Ну, может раз другой ногой подергает.

Сиена леса приблизилась, мы ехали от деревьев как можнодальше, чуть придержали коней, чтобы за нашими спинами не напали на отряд. Хотьтам еще десяток бойцов, но мы с воеводой стоит любого десятка...

Мысли вернулись с этого горному великану, которого, как я понял,ну никак не обойти. Воевода прав, у каждого есть своя ахиллесова пята. У героевона обычно внутри головы, у которого в характере, образовании, амбициях, толькоу прямодушного Ахилла она была там, где должна быть. Его ж тогда только ранили,но он, вместо того, чтобы вернуться на свой мирмидонячий корабль, или хотя быперевязать рану в полевых условиях, сражался еще целый день, медленно истекаякровью. И только к вечеру, как рассказывает Гомер, вдруг побледнел, зашатался ирухнул без памяти.

С другой стороны, если я раню горного великана в колени, топридется побегать от него, пока не истечет кровью.

– Хрен он побегает, – сказал я вслух. –Перебитые колени – это не заноза в пятке! Ползком не догонит... Правда, неловкобудет смотреть, как он ползает... А если добить, то он, не оценив милосердия,так добьет...

Впереди между деревьями проглядывал густой орешник. Воеводанасторожился, одним ухом слушал меня, другим ловил звуки из приблизившегосялеса. Наши кони шли рядышком, но уши настобурчили, тоже вслушивались. Мойвороной фыркнул, призывно ржанул, призывая невидимых за зеленой стеной кобыл.

Черед пару мгновений ветви раздвинулись, на дорогу с воплямивыбежала серая оборванная толпа, в лохмотьях, но с дубинами, кольями,рогатинами и даже топорами. Воевода с облегчением перевел дух:

– Фу, от сердца отлегло...

Я вытащил меч, мы ешели все тем же шагом. Я осведомился сугрюмостью в голосе:

– По какому празднику радость?

– Да уже сутки едем, – сообщил воевода, – ани одного нападения.

– Соскучился по трудным звукам битв и звону мечей?

– Да нет... Если в лесу звери или разбойники, то явнонет Большого Чудища.

Мы встретили их натиск... как надо. Передние трое пали сразрубленными головами. Двоих срубил я, одного воевода, потом пали уже четыре,два с моей стороны, два с его, зеленая поляна окрасилась алым, струйкивыбрызгивались из пораженных моим мечом, а из разрубленных топором теклиширокие красные реки.

Разбойников осталось семеро, мы срубили еще четверых, самибез царапин, а последние трое с топорами тупо и бесцельно перли все так же, какв первом думе или даже вольфе, их AI с того времени не улучшился. От каждогоудара моего меча или топора воеводы из зеленые полоски жизни превращались вжелтые, второй удар оставлял только тлеющий багровый кончик, а третий повергалназемь с горестным воплем.