Запыхавшись всего чуть-чуть, мы некоторое время постояли наместе, чувствуя как сила и жизнь возвращаются в наши тела. Затем, спрятаворужие, мы побрели дальше, а когда я оглянулся, на месте схватки белели толькоскелеты с красиво торчащими из земли кольями, топорами и рогатинами.

На моих глазах они рассыпались, а белая мука растворилась взеленой траве. Целесообразно, мелькнула мысль. Если учесть, сколько здесьпобивается разбойников, троллей, орков, горгон и прочей нечисти, то нампришлось бы перебираться через горные хребты скелетов.

Воевода искоса посматривал на мое непривычно задумчивое длягероя лицо:

– Что-то случилось?

– Да все в порядке, – ответил я. – Я подумал,что сколько не расхваливают AI наших противников, но всякий раз... Хотя, есличестно, я не так уж и опечален таким обманом. Ну и пусть тупые! Зато быстреедоберемся до конца.

До самой опушки ехали молча. Там воевода сказал загадочно,словно ни к кому не обращаясь:

– Ты либо слишком много воевал... либо... нет, неберусь судить.

Принцесса со своей свитой смотрела на нас с вершины холма.Они выглядели красиво: прекрасная и благородная в окружение хорошеньких, но нив коем случае не прекрасных служанок, смотрит милостиво на двух забрызганныхкровью врагов воинов, старого и молодого.

И хотя холм невысок, но здесь не королевство, а она еще некоролева.

Воевода тяжело дышал, по лбу бежали крупные капли пота. Хотяон и лез на разбойников впереди меня, но сражался умело, с привычнойпрофессиональной осторожностью, когда нанося разящий удар, не забывают и озащите, и на нем кроме выщербленной пластины на плече, не осталось другихследов схватки.

Принцесса надменно наморщила носик:

– Вицелла!.. Килелла!.. Принесите плащ принца Махнольда.

Я смотрел тупо, когда служанки подали ей роскошный донелепости плащ, красный как дурак, с побрякушками как на тунгусском шамане илина Майкле Джексоне, с песцовой подбивкой по краю.

– Вот, – сказала она, обращаясь ко мне, –жалуем тебя за твое служение.

Мои челюсти стиснулись, в груди перекатывался гром, я слышалкак он рычит и рвется наружу, плечи уже поднялись, собираясь выпуститьраздраженный рев:

– Почему мне? Воевода дрался больше. Он заметил ихпервым, первым принял удар!

Она удивилась:

– Он-то при чем?

Теперь уже удивился я:

– Я уже сказал...

– Это его работа, – объяснила онапокровительственно. – Он давал присягу умереть за королевство, за меня. Аты не на службе!

– Да на какой мне...

Я умолк заметив встревоженное лицо воеводы. Он делал какие-тознаки. Я с огромным усилием придержал грозный рык, молча протянул руку.Служанки, игнорируя мою длань, забежали сзади, я чувствовал как шелковая тканьупала на плечи. Игривые женские пальчики застегнули на моей толстой как стволдуба шее, заодно шаловливо пощупав мышцы, острые коготки даже пробовалипоцарапать толстую как у носорога кожу.

Я кивнул, мол, благодарю, принимаю э т о, отступил. Авоевода крикнул зычно:

– Кони заморились! Отдых, остановка на ночь!

Сам он тяжело слез с коня, хозяйски осмотрелся по сторонам:

– В удобном месте сделали засаду. Хороший ручей, адеревья укроют хоть от дождя, хоть от ветра. И сухих веток нападало, на всюзиму хватит...

Герцог спрыгнул с коня, поморщился, колени хрустнули:

– Понятно, расседлываем коней на ночь.

Я хмуро смотрел как людишки радостно начали устраиваться наночлег, хотя еще солнце только-только коснулось темного края земли. Дляпринцессы спешно натягивали ее шар Монгольфье, Воины с топорами в руках пошли вчащу, а вернулись уже с мощными рогатками, что укрепили на самых вытоптанныхместах, там уже раздували костры. Служанки щипали забитую по дороге птицу,насаживали на вертелы.

Едва солнце скрылось за горизонтом, как пламя костров сталопо-настоящему ярким, а за кругом света быстро сгущалась тьма. В ветвях птицыумолкли, там перестало шебаршиться, пищать и стучать коготками.

В нашем лагере суматоха затихла, люди сидели у костров,подбрасывали хворост, переговаривались негромкими вечерними голосами. Красныеблики выхватывали из темноты крепкие фигуры, грубые лица. Запах жареного мясапотек над поляной, первые тушки выхватывали еще полусырыми, пожирали жадно,утоляя звериный голод молодых и сильных мужчин, и лишь когда поджарилиолененка, уже основательно сдобрив его горьковатыми травами, солью, посыпав размолотымив пыль острыми на вкус корешками, мужчины ели неспешно, наслаждаясь как хорошозажаренным сочным мясом, так и своим аппетитом, своем умением как по трое сутокехать, не имея во рту ни росинки, так и потом есть долго и про запас.

Я прошелся по лагерю, осматриваясь, не хотелось бы, чтобынас застали как Ермака с его пьяными казаками, проверил стражу. Монтомер, всамом деле высокий и могучего сложения, смерил меня недружелюбным взглядом.Понятно, мое появление больше всего раздражает высоких и сильных. До этого онисмотрятся самыми что ни есть богатырями, для мужчины это почти так же важно,как утащить в кусты смазливую служанку.

Его взгляд задержался на красном плаще на моих плечах.

– Ого, – сказал он саркастически, – мы служимей не первый год, но нам что-то не перепадало и застежки от такого плаща!

Остальные посматривали кто опасливо, кто враждебно, ктопросто в предвкушении ссоры и хорошей драки. Монтомер всячески подчеркивал, чтоедет по правую руку герцога, а в отсутствие герцога именно он распоряжаетсяостальными воинами. Похоже, пробует распространить свою власть и на этоговарвара. Будь хорошей драке, это же так понятно, все бы мужчины...

Я проговорил так, словно я был не героем-варваром, азанудным магом:

– Ты прав. Это упущение. Но мы можем поправить егосами.

– Как? – спросил он насмешливо.

– Вот так.

Застежка расстегнулась с легким щелчком. Воины вокруг костранаблюдали обалдело, когда я набросил его на плечи обойденного героя. Неоглядываясь, я пошел к своему коню, чувствуя как прохладный воздух легко иприятно выпивает капельки пота, успевшие выступить под этим клоунским плащом.

Утренние птицы начали орать истошно, какие идиоты называютэто пеньем или милым щебетом, от такого ора шерсть дыбом, всем бы головыпосворачивал, дуры проклятые,

Рассвет был серым, даже листья у самого лица серые, ясмотрел сквозь смыкающиеся веки, снова бы провалился в сон, если бы не этипернатые, ошибка природы, потом на листьях очень медленно проступила зелень,сперва темная, затем все светлеющая, пока не стала изумрудной на молодыхлисточках, и темных как болото на старых, я с досадой понял, что уже настоящееутро с его заботами. Даже с мечом и моими мускулами забот и тревог избежатьпочему-то не удается.