– Мне придется переехать к тебе или найти квартиру для нас двоих, – сказала она.

– Съехаться?

– Я беременна.

– Сегодня сбили ребенка, – ответил я. – Он сбежал от матери. Дети такие беззащитные. Я не могу иметь детей.

– Он твой.

– Я не могу иметь детей, – повторил я.

– Поверь, он твой, у меня больше никого не было. Это твой ребенок.

Я ушел, не сказав ни слова, не хлопнув дверью, не устраивая мелодраму. Сбежал в ужасе, каждой клеточкой ощущая страх. Иррациональный страх, хотя на самом деле наиболее рациональная часть моего мозга кричала, что я не должен передавать живому существу проклятое наследие своей семьи: матери, брата, отца и кого бы то ни было из нашей родословной.

Лусина, дочка, если бы я знал будущее в тот момент, если бы знал, каким замечательным человеком ты станешь, то никогда не посоветовал бы ей сделать аборт. Я понял опасения женщин, приходивших к моей матери. Возможно, некоторые из них, как и я, воображали, что их кровь заражена злом, как раком, способным размножиться из одной только клетки.

Мне шел двадцать второй год. Я любил твою мать и цеплялся за нее, словно за спасательный круг, чтобы не утонуть.

* * *

– Клара беременна, – сообщил я Рамону, когда мы курили перед редакцией газеты. – Я боюсь заводить ребенка, вдруг он будет похож на моих родственников.

Он понял, о чем я говорю, хотя мы не обсуждали этого вслух.

– Жизнь – монетка с двумя сторонами, – сказал мой приятель. – Думаю, все зависит от того, как ты его воспитаешь, от среды, в которой он вырастет. А если бы Франкенштейн любил свое творение?

* * *

Лусина, дочка, я попросил Клару сделать аборт. Она ответила, что никогда на это не пойдет, даже если ей придется растить ребенка в одиночку, и что она прекрасно справится без меня.

Я так часто видел, как женщины бросают своих детей, что невольно зауважал Клару. Я познал другую сторону медали.

Мы сняли комнату в центре, в одном из коммунальных домов на Калье-де-Месонес.

Хулиан не возвращался в наш дом в Роме, но я не хотел вести Клару туда, заражать ее болью и смертью, пропитавшими это место насквозь. Я забрал свои немногочисленные вещи, оставил пожитки Хулиана, то, что принадлежало отцу, и то, что имелось в родильной комнате. Через некоторое время хозяйка все вынесла. Про дом, в котором с тех пор никто не жил, ходили истории о колдовстве, мертвых женщинах и детях. Рассказывали, что ночью оттуда доносятся плач и крики, а свет загорается сам по себе.

Рамон даже написал заметку о доме с привидениями на Серрада-де-Саламанка. Здание стояло заброшенным, пока я его не купил. Относительно заброшенным, если можно так выразиться: бездомные, которых не интересовали страшилки, превратили дом в ночлежку.

Хулиан исчез на девять месяцев. Я искал его там, где он часто бывал, ходил по улицам, высматривая глаза брата на лицах нищих, бомжей, мальчишек, похожих на него.

Когда беременность Клары стала очевидной, ее уволили. Мы не можем полагаться на беременную женщину, сказали ей.

Без ее зарплаты приходилось рассчитывать только на мою, что дарило мне ощущение собственной взрослости. До того момента я плыл по жизни, повинуясь возникавшим обстоятельствам. Через несколько месяцев мне предстояло стать отцом. Это изменило мое самовосприятие: из сына Людоедки я превратился в отца семейства.

* * *

6 августа 1945 года, через двадцать минут после того, как бомбардировщик «Энола Гей» сбросил атомную бомбу «Малыш» на Хиросиму, уничтожив более ста шестидесяти тысяч человек, ты появилась на свет, и твой плач смешался во вселенной с рыданиями жителей этого японского города.

Когда у Клары начались схватки, я отвез ее в больницу Хуареса. Ты родилась раньше срока. Навестить нас пришла только Исабель. Она помогла оплатить больничный счет, провозгласила себя бабушкой и взяла тебя на руки раньше, чем я. Ты напомнила мне младенцев, прошедших через мой дом, и я дрожал, не в силах объяснить словами свою реакцию. Страх, ужас перед тем, что может с тобой случиться.

Исабель вручила мне тебя, словно маленькому мальчику, которому впервые показали младенца. «Держи, – сказала она, – ничего с ней не случится».

Ты была такой маленькой, такой хрупкой.

Клара смотрела на тебя так, будто всю жизнь готовилась к этому моменту и теперь наконец обрела смысл существования.

* * *

Утром 9 августа 1945 года «Бокскар» сбросил на Нагасаки вторую бомбу, которую назвали «Толстяк» в честь Черчилля. В тот день мы вернулись к себе в комнату, Клара уложила тебя на кровать и легла рядом. Вскоре вы заснули, а я отправился в редакцию. Я работал с мыслями о вас, твой запах стоял у меня в носу. Ты так хорошо пахла, как и теперь.

Когда я вернулся, Хулиан храпел возле кровати, а ты плакала под боком у мертвой матери.

Не знаю, спала ли Клара, когда он вошел. Твоя мать боролась с ним, я уверен, что она тебя защищала: у брата остался след от укуса на руке и царапины на лице.

Я открыл дверь и с порога увидел всю комнату, печку, стол, два стула и кровать. Все было перевернуто. Застыв на несколько секунд, а может, на минуту или две, я пытался осознать увиденное, перевести зрительные образы на понятный мне язык.

Потом медленно закрыл дверь и подошел к кровати, не сводя глаз с твоей матери, с тебя.

У Хулиана была кровь на лице, на одежде, на руках.

Клара раскинулась между подушками и простынями в неудобной (как мне тогда подумалось) позе. Я заметил кровь, ее безумные глаза, расцарапанную, израненную шею.

Ты заливалась плачем.

Я бросился на брата.

Не помню точный порядок событий. Через мгновение мы уже лежали на полу и молотили друг друга. Еще через одно появился сосед (или несколько): я оставил дверь незапертой, точно так же, как не запер ее, уходя в редакцию, поэтому мой брат вошел без труда.

Я кричал, что убью его.

Кто-то попробовал нас растащить; Хулиан вырвался и бросился на меня.

Прибыла полиция. Брат оттолкнул офицера, сбежал по лестнице и скрылся на улице.

В какой-то момент вошла Исабель. Она зажала рот ладонью, сдерживая крик, затем присела на корточки рядом со мной.

– Что случилось?

Она хотела коснуться меня, но передумала и потянулась к тебе, Лусина. Я снова услышал твой плач.

– Да, да, моя маленькая…

Исабель укачивала тебя, пытаясь успокоить.

– Забери ее. Пожалуйста. Забери. Спрячь от меня и от Хулиана. Я не стану ее искать, чтобы и