После смерти жены мы с Мануэлем возобновили дружбу. Я единственный друг, который у него был.

– Не знаю, что и думать. Я устала ходить по кругу. Возможно, лучше оставить все как есть… Может, мне и приезжать не следовало…

– Тише, успокойся. – Рамон берет Элену за руку и указывает на ее шею. – Медальон Игнасио.

– Я не смогла с ним расстаться, даже когда узнала, что он принадлежал убитой. Хотя должна бы сорвать его и выбросить куда подальше.

– Элена, не думай об этом. Успокойся.

Женщина вздыхает. В горле стоит ком, ей трудно дышать. Она делает глоток вина, снова вздыхает и, обретя дар речи, просит:

– Расскажи мне об Игнасио… о Мануэле, которого ты знал. Как по-твоему, он мог убить девушек в Сан-Мигеле?

– Нет, вряд ли. Я расскажу тебе о Мануэле, а потом поделюсь своими мыслями. Идет?

Элена медленно кивает, берет бокал вина и делает глоток.

– Столько напитков, – говорит она, ставя бокал рядом с пивом и стаканом воды.

– Разговор будет долгим, они тебе понадобятся.

Рамон какое-то время молчит, не зная, с чего начать, и смотрит на Элену. Та сидит неподвижно, скрестив ноги. Мужчина пододвигает пепельницу, достает из кармана рубашки пачку сигарет и предлагает одну Элене, она соглашается.

– Давно не курила «Кент».

Он протягивает зажигалку:

– Я курю только эту марку. Бросил, когда жена заболела, но слишком поздно. Пассивные курильщики, так их называют. – Рамон встает и открывает окно, чтобы проветрить комнату. – Мерседес пассивно относилась к моей вредной привычке. Игнасио определял себя как пассивного убийцу. Пассивность – это образ жизни, возможно единственно верный. Я подозревал, что Хулиан – убийца Святых, как их окрестил Мануэль. Однако гнал от себя эту мысль, не хотел ставить под сомнение то, что он излагал в своих заметках. Пока не случилось то, что случилось. Хулиан попал в тюрьму. Мы ничего не публиковали о смерти Клары и другим газетам не позволили. Дали Мануэлю возможность пережить горе вдали от глаз прессы, несмотря на то, что он зарабатывал, выставляя напоказ чужие трагедии. В конце концов наша пассивность, а не поступки определяет нас как людей. Возможно, пассивность – не бездействие, а конкретный и сознательный акт.

– Теперь я понимаю, почему Игнасио назвал тебя философом.

– Нет, я не философ, я просто люблю объяснять жизнь словами, которые делают ее слаще и заставляют нас поверить, что она того стоит.

Элена докуривает сигарету, гасит ее в пепельнице и думает о собственной пассивности.

– Я тоже не курила какое-то время, до истории с Игнасио. Мне понадобилась компания, чтобы справиться с печалью.

– Хорошенькая компания.

– Лучше, чем никакой.

– Еще один убийца.

– Похоже, я питаю склонность к убийцам.

Элена прячет улыбку, убирает за ухо прядь волос, выбившуюся из хвоста, и делает глоток воды.

– Итак? Ты расскажешь мне об Игнасио? Правда ли все, о чем говорится в рукописи?

Взяв папку, Рамон перелистывает страницы.

– Ты в курсе, что Мануэль писал свои романы и заметки от руки? А пишущей машинкой пользовался, только если был уверен в каждом слове. И никогда не зачеркивал. Перепечатывал из своей тетрадки, где тоже ничего не вымарывал, ставил скобки, менял страницу. Ты ведь знаешь, какой у него крошечный почерк – настолько мелкий, что похож на шифр. Ума не приложу, как он мог это читать. Мне приходилось использовать лупу в те считаные разы, когда он позволил взглянуть на записи. Игнасио очень ревностно охранял свои сочинения. Теперь я понимаю: в них было много такого, что он хотел скрыть.

– Знаю, мне удалось прочитать его тетради, только когда он умер. Пугающе дотошные.

– Педантичный во всем. Как его мать.

– Она была настолько ужасна, как описывает Игнасио?

– Не знаю. Женщина, с которой я познакомился в тюрьме, вызывала скорее жалость, чем страх. Она была акушеркой и делала незаконные аборты. Я никогда не видел, чтобы Мануэль и Хулиан выносили ведра с детскими останками, закапывали или выбрасывали их. Я также не могу поручиться, что его мать убила или расчленила хоть одного младенца, – все это рассказал мне Игнасио. В канализации нашли останки одного или нескольких зародышей, я видел их собственными глазами, но и только. Обычная практика для этого ремесла, столь сурово осуждаемого обществом. Я беседовал с Фелиситас и присутствовал, когда она давала показания.

– Ты сделал из нее аттракцион, – прерывает Элена, беря очередную сигарету.

– Такая у меня была работа. Мануэль поведал идеальную для газеты историю – возможно, по большей части выдуманную. Не знаю.

Рамон подносит ей зажигалку.

Элена встает и подходит к окну; отсюда виден парк, где дети играют в мяч.

– Аборты противозаконны, – говорит она, выдыхая дым в окно.

– Все не так однозначно. За годы работы в криминальной хронике я часто имел дело с преступниками и теперь смотрю на это под другим углом. Многие из них родились в результате изнасилования или у родителей, которым не следовало заводить детей. У женщин, живущих в нищете, подвергающихся жестокому обращению и насилию во всех проявлениях. У алкоголиков и наркоманов, которые производят на свет никому не нужное потомство.

– Это всего лишь оправдание.

– Нет, не оправдание. Хулиан и Мануэль думали так же, как ты, и объявили войну этим женщинам. Когда ты рассказала мне о рукописи, я вспомнил одну из теорий насчет Джека-потрошителя.

– Я здесь не ради теорий о серийных убийцах, я хочу, чтобы ты рассказал мне об Игнасио.

– Я о нем и говорю. Послушай. Джек-потрошитель жил в одном из беднейших районов Лондона, в Ист-Энде. Там женщины продавали себя за два пенса, чтобы не умереть с голоду. Обслуживали клиентов в темных переулках. Как известно, Джек убивал жалких беззубых проституток, чей грех состоял в том, что они торговали своим единственным достоянием, чтобы прокормить детей.

– Очень трогательно, но я все равно не вижу связи с Игнасио.

– Подожди, я к тому и веду. По утверждениям некоторых исследователей, Джек-потрошитель убивал, чтобы принести пользу обществу и избавить его от этих женщин; своего рода убийца-«миссионер», как бы парадоксально это ни звучало. Хотя на самом деле миссионеры пытались искоренить религию, которую считали неправильной, уничтожали старые верования, чтобы навязать миру католицизм.

– Опять философия.

– Извини. Другая теория гласит, что убийцей был не мужчина, а женщина-акушерка, которая также занималась абортами. Разве не поразительное совпадение? Эта женщина убивала их за то, что они делали аборт. И звали ее не Джек, а Джилл. Есть и еще теории, одни более достоверные, другие – менее. В общем, если написанное Мануэлем правда, то Хулиан – убийца-миссионер.

– Почему Игнасио не донес на своего брата?