– Что мы будем делать?

Я ощущала его руки на своем лице.

– То, зачем мы сюда пришли.

– А потом?

Я помотала головой, потерлись об его руки.

– Сначала надо выбраться живыми, Ричард. Нюансы потом.

Тут ужас мелькнул в его глазах.

– Джемиль! Я его мог убить!

– Чуть не убил, но ты же его и вылечил.

Выражение страха на лице Ричарда смягчилось, но все же онвстал и подошел к своему лежащему силовику. Надо было по крайней мереизвиниться, с этим я не могла спорить.

Я осталась на коленях, не уверенная, что смогу стоять – поразным причинам.

– Не совсем так, как сделали бы мы с Гидеоном, –заметал Томас, – но на крайний случай сойдет.

Я почувствовала, как мне в лицо бросилась краска.

– Извините.

– Извиняться не за что, – произнес рычащий голосГидеона. – Представление было прекрасное.

Он подполз к нам, прижимая руку к груди. С плеча и рукикапала кровь, ярко горя на белой рубашке. У меня не было абсолютно никакогожелания слизывать кровь с его тела. И на том спасибо.

– Это работа Ричарда? – спросила я.

– Он начал менять форму, когда ты его позвала. Тывпитала в себя его зверя, и он успокоился.

Гидеон сидел, покосившись набок, кровь уже накапала лужицейна пол, но он не просил о помощи – ни словом, ни взглядом. Тем не менее Томаспротянул к нему руку, нейтральным, почти братским жестом тронул его за плечо.Сила хлынула потоком, от которого у меня пошли мурашки по коже, но если бы я еене ощутила, то ничего бы и не заметила.

– Это европейская сдержанность, – спросилая, – или мы с Ричардом вели себя просто непозволительно?

Томас улыбнулся, но ответил Гидеон.

– Вы ничего непозволительного не сделали. Я дажечувствую себя обманутым. – Он потрепал Томаса поруке и улыбнулся, блеснувклыками. – Есть способы поделиться силой более спокойные и менее...зрелищные. Но сейчас вы сделали то, что надо было сделать. Отчаянная ситуациятребовала отчаянных мер.

Я не стала вдаваться в тему. Не стала объяснять, насколькочасто присутствие Ричарда приводило к таким «отчаянным мерам». Зейн развязалобоих леопардов и подвел Вивиан к Грегори. Склонившись над ним, Вивианвцепилась руками в Зейна и разрыдалась.

Я сумела встать, и оказалось, что идти я тоже могу. Отлично.Ричард очутился у леопардов раньше меня. Осторожно отведя волосы с лицаГрегори, он заглянул ему в глаза.

– Надо выправить ноги.

Грегори кивнул, сжав губы в тонкую нить, как недавно Черри.

– Для этого нужна больница, – сказала я.

Ричард посмотрел на меня.

– Анита, у него ноги уже начали срастаться в такомвиде. Каждая секунда, когда кости сопоставлены неверно, ухудшает шансы навыздоровление.

Я поглядела на ноги Грегори. Он был абсолютно гол, но раныбыли такие страшные, что не оставляли места стыдливости – только жалости. Ногив коленях были вывернуты в обратную сторону. Мне пришлось закрыть глаза иотвернуться. На труп я смогла бы смотреть, но раны Грегори еще кровоточили, ещеболели. Почему-то это было хуже.

Я заставила себя смотреть.

– Ты хочешь сказать, что ноги так и срастутся?

– Да.

Я поглядела в перепуганные глаза Грегори. Синева в них такаяже поразительно васильковая, как у Стивена. Они даже казались синее отпокрывающей лицо крови. Я попыталась найти какие-то слова, но первым заговорилГрегори, и голос у него был тонкий, напряженный и охрипший от криков боли.

– Когда ты ушла без меня, я подумал, что ты меня имоставляешь.

Я присела возле него:

– Ты не вещь, чтобы тебя оставлять. Ты личность изаслуживаешь, чтобы с тобой обращались...

Сказать «лучше, чем подобным образом» – слишком очевидно,так что я промолчала. Попыталась взять его за руку, как успокаивают ребенка, ноу него были сломаны два пальца, и я даже не знала, как до него дотронуться.

Первой заговорила Вивиан.

– Он мертв? – спросила она хрипло, с придыханием,голосом то ли перепуганной девочки, то ли соблазнительницы. По телефону такойголос звучал бы потрясающе. Но выражение ее глаз было не детским и несоблазняющим, а страшным. Она смотрела туда, где лежал Фернандо, и ненависть еепросто жгла.

Что ж, ее можно понять. Я пошла посмотреть, как там этотюный насильник. Гидеон и Томас приблизились к нему первыми, хотя я заметила,что они не двинулись к нему, пока не пошла я. Поэтому я решила, что они любятего не больше, чем мы. Фернандо умеет настроить против себя кого угодно.Кажется, это его единственный талант.

Обнаженный живот крысенка представлял собой кровавое месивотам, где Ричард пытался выпустить ему кишки, но рана уже затягивалась, как взамедленно снятом кино. Тело его прямо на глазах восстанавливалось.

– Будет жить, – сказала я и сама услышала в своемголосе разочарование.

– Да, – сказал Томас, и в его голосе тожепрозвучало разочарование. Он встряхнулся и повернул ко мне свои печальные кариеглаза. – Если бы он умер, Падма не оставил бы от города камня на камне,разыскивая вас. Поймите, Анита, Падма не просто любит своего сына – это – егоединственный сын. Единственный шанс оставить наследника.

– Я не знала, что вампира это может волновать, –сказала я.

– В его родном времени и культуре сын – вещь невероятноважная. Сколько бы мы ни жили и кем бы ни стали, все мы когда-то были людьми, идо конца это никогда не уходит. Наша человеческая суть преследует насстолетиями.

– Но вы же человек?

Он усмехнулся и покачал головой:

– Был когда-то.

Я хотела еще что-то спросить, но он поднял руку:

– Если представится случай, мы с Гидеоном были бы радыпоговорить с вами и с Ричардом о том, что такое триумвират и чем он может быть,но сейчас вам надо уйти, пока Фернандо не очнулся. В дневное время он намикомандует.

Я широко открыла глаза, уставившись на Гидеона:

– Но ведь он не настолько альфа, чтобы подчинить себеГидеона?

– Падма – мастер суровый, Анита. Тем, кто егоослушается, приходится плохо.

– И вот поэтому, – добавил Гидеон, – вамследует уйти как можно быстрее. Что прикажет сделать с вами этот petit bastard[6], когда проснется, лучше не говорить.

Он был прав. Тут Грегори вскрикнул – высоким жалобнымвоплем, который перешел в скулеж. Ричард говорил, что ноги у него начинаютсрастаться с вывернутыми коленями. Вдруг я поняла, что это значит.