Я уставилась на эту высокую фигуру в переливающемся беломплаще. Он стоял неподвижно, как мраморный. Даже мистер Оливер, самый старыйвампир, которого я в жизни видела, прямого солнечного света избегал. А этотУоррик тут стоит, будто призрак, который освоил хождение при свете. Конечно, онсейчас не шел. Он стоял в покачивающихся тенях деревьев. На открытый солнечныйсвет на поляне он не пытался выйти. Может быть, если бы не эта полоска тени, онбы вспыхнул синим пламенем. Может быть.

Я пошла к нему, напрягая все чувства, но никакой постороннейсилы, кроме исходящей от него, не ощутила. Конечно, это могла быть засада,западня, но я так не думала. На всякий случай я остановилась на приличномрасстоянии. Если замечу какое-то движение, смогу заорать, позвать на помощь ипомчаться к дому. Даже пару выстрелов успею сделать.

Уоррик стоял, склонив голову так низко, что лицо его былополностью скрыто капюшоном. Он был неподвижен, будто бы и не знал, что я здесь.Только ветерок еле шевелил складки белого плаща. Рыцарь был похож на статую,закрытую чехлом.

Чем дольше он так стоял, тем более жутким мне это казалось.Я не выдержала первой.

– Чего ты хочешь, Уоррик?

По закрытой плащом фигуре прошла дрожь, и Уоррик медленноподнял голову. По мужественному, сильному лицу распространилось гниение. Кожабыла черно-зеленой, будто этот тонкий слой тканей выдерживался в столетияхсмерти. Даже синие глаза потускнели, как бельма, как у рыбы, которая так давноуснула, что уже не годится для еды.

У меня отвисла челюсть. Можно было бы подумать, что я уженичему не поражусь после того, что Иветта с ним сделала, но это оказалось нетак. Есть зрелища, к которым привыкнуть трудно.

– Это Иветта тебя наказывает?

– Нет, нет, моя бледная госпожа спит во гробе. Онаничего не знает о том, что я здесь.

Только голос его остался «нормальным» – сильным и твердым.Совсем не подходящим к тому, что сталось с телом.

– Что с тобой происходит, Уоррик?

– Когда солнце взошло, я не умер. Я решил, что это знакот Бога. Что Он дает мне позволение окончить это нечистое существование. Что Онпозволил мне последний раз ходить в свете. Я вошел в свет восходящего солнца, ия не сгорел, но случилось вот что.

Он выпростал руки из плаща, показав сереющую кожу. Ногти унего почернели, и кончики пальцев съежились.

– Это заживет? – спросила я.

Он улыбнулся, и даже при его страшном виде это была улыбканадежды. Разложившееся лицо излучало свет, ничего общего не имеющий свампирской силой. Над ним порхала бабочка.

– Скоро Господь призовет меня к себе. Я же все-такимертвец.

С этим я спорить не могла.

– Зачем ты пришел сюда, Уоррик?

Вторая бабочка подлетела к первой, к ним присоединиласьтретья, и они закружились каруселью над головой мертвого рыцаря. Уоррикулыбнулся им.

– Я пришел предупредить тебя. Падма боится Жан-Клода ивашего триумвирата. Он будет добиваться вашей смерти.

– Это не новость.

– Наш Мастер, Морт д'Амур, приказал Иветте уничтожитьвас всех.

Это уже новость.

– Почему?

– Я не думаю, будто хоть один член совета на самом делеверит, что Жан-Клод хочет организовать альтернативный совет в этой стране, новсе считают его представителем нового, легального вампиризма. Провозвестникомизменений, которые могут смести их старый мир. Старейшие, у которых достаточносилы, чтобы удобно себя чувствовать, не хотят перемены статус-кво. Когданачнется голосование, Анита, против вас будут двое.

– А кто еще будет голосовать?

– Ашер представляет свою госпожу, Белль Морт, КрасивуюСмерть. Он ненавидит Жан-Клода чистой и жгучей ненавистью, жгучей, как солнцечерез стекло. Вряд ли ты можешь рассчитывать на его поддержку.

– Значит, они приехали нас убивать.

– Если бы просто вас убивать, Анита, вы уже были бымертвы.

– Тогда я не понимаю.

– Падма слишком сильно боится, но наш Мастер, думаю,был бы удовлетворен, если бы Жан-Клод оставил свой пост здесь и стал бы членомсовета, как ему положено.

– Первый же соискатель, который бросит ему вызов, егоубьет, – сказала я. – Спасибо, не надо.

– Так утверждает Жан-Клод, – ответилУоррик. – Я начинаю склоняться к мысли, что он себя недооценивает.

– Он просто осторожен, и я тоже.

Над головой Уоррика порхало целое войско бабочек,переливаясь разноцветным облаком. Одна села ему на руку и покачивалакрылышками, питаясь от мертвой плоти.

Сила Уоррика гудела вокруг моего тела. Сила, конечно, не науровне члена совета, но вполне на уровне Мастера. Уоррик был Мастером вампиров,а вчера еще не был.

– Ты берешь силу у кого-то?

– У Бога, – ответил он.

Да, конечно.

– Чем дольше мы находимся вдали от Мастера, тем слабеестановится Иветта и тем больше растет моя сила. Еще раз вошел в мое тело СвятойОгонь Извечного Света Божьего. Быть может, Он простит мою слабость, Анита. Ябоялся смерти. Мук ада я боялся больше, чем Иветты. Но я иду в свете, я сновагорю силою Божьей.

Лично я не верила, что у Бога есть собственная камера пыток.Ад отделен от Бога, от Его силы, Его энергии, от Него самого. Мы ходим в светесилы Его каждый день нашей жизни, и для нас этот свет как белый шум, мы его незамечаем, не слышим. Но объяснять Уоррику, что он столетиями давал Иветте себяпытать из страха перед вечными мучениями, которых (как я считаю) не существует,казалось мне бесполезным. И даже жестоким.

– Я рада за тебя, Уоррик.

– Я попрошу тебя о милости, Анита.

– Ты хочешь сказать – об одолжении?

Мне не хотелось соглашаться на то, что я могла не такпонять.

– Да.

– Проси.

– У тебя есть с собой крест?

Я кивнула.

– Покажи мне его, пожалуйста.

Я не думала, что это удачная мысль, но... Потянув крест зацепочку, я вытащила его наружу. Он не пылал, просто висел.

Уоррик улыбнулся:

– Святой Крест не отвергает меня.

У меня не хватило духу объяснить ему, что крест не всегдапылает в присутствии вампиров. Похоже, что он горит, лишь когда вампир задумаетмне вред, хотя бывают и исключения. Я, как и Уоррик, не вопрошала мудростьБога. Я считала, что Он знает, что делает, а если Он не знает, то и мне лучшене знать.

Уоррик подошел к опушке и нерешительно остановился в своембелом плаще с черной подкладкой. На его лице отразилось смятение. Он хотелвойти в последнюю полосу чистого света и боялся. Я его могла понять.