– Может, и правда не понимал и не узнавал?

– Вот все так и думали! И мать его, и менты, и дажеврачи. Я после того случая сразу всех на уши подняла, но все зря. Мать мне неверила, при ней сынок был тих, добр, послушен, целыми днями только тем изанимался, что оригами мастерил. Ментам было лень ввязываться: Женька же ничегоплохого не делал. А что оказывался постоянно рядом со мной, так это некриминал, тем более я его поручитель.

– Ну а врачи что?

– А те мне кучу справок под нос! И давай уверять, что теперьон абсолютно безобиден. Я им говорю: притворяется он, а сам строит коварныепланы. Но главврач твердо мне сказал – не может. После шокотерапии ничего неможет: ни притворяться, ни планы строить. Мозговая деятельность нарушена и внорму придет не скоро. – Валентина покачала головой, и щеки ее от этогодвижения заходили из стороны в сторону, как брылы у бульдога. – Япоуспокоилась немного. Думала, врачи ошибаться не могут. Оказывается –запросто. Одуванчик всех провел! Он же очень умный и крайне изобретательный. Ауж как пыль в глаза пускать может, не мне тебе рассказывать. К тому же в своевремя Женька прочел много литературы по психиатрии, все надеялся от своегонедуга избавиться, и знания ему очень пригодились. Сначала – чтобыневменяемость симулировать и тюрьмы избежать, потом – овощем прикинуться. Витоге добился чего хотел: на свободу вышел через каких-то паршивых четыре годаи начал мне мстить. Сперва по мелочи. Только пакостил да пугал. Ночью маманюсвою снотворным опоит и спешит к моему дому. На асфальте угрозы мелом писал.Или в почтовый ящик жуткие фотографии подкидывал…

– Надо было с теми фотографиями в милицию идти!

– Я ходила. Да только на них отпечатков не было. Зато уОдуванчика имелось алиби – маманя клялась, что все ночи напролет ее мальчикдома проводит, а перед тем как лечь, принимает очень сильное снотворное, такчто шататься по городу просто не в состоянии. Ну а гадости всякие в почтовыйящик могут, мол, и хулиганы подбрасывать.

– Как я понимаю, тебе пришлось съехать?

– А что оставалось? – вздохнула Валя. – Сдалаквартиру, а себе в другом районе жилье нашла. Целый месяц жила спокойно… покаон меня не отыскал.

– Как уж умудрился?

– Через жильцов мой адрес выведал. Говорю же, он оченьумный и хитрый, а я их не предупредила.

– И опять началось то же самое?

– Хуже! От угроз он перешел к действиям.

– Он нападал на тебя?

– Если бы! Тогда ведь можно было бы упечь его обратно вдурдом. Но Одуванчик действовал очень изобретательно и осторожно, чтоб в случаечего к нему не подкопались… – Валя нервно моргнула. Уже который раз запоследние несколько минут. Очевидно, от нервного перенапряжения у нее развилсятик. – Дважды я чуть не проваливалась в открытый канализационный люк,трижды избегала падения под поезд метро, мне под ноги то и дело что-товыкатывается, а кирпичи падают на меня с крыш буквально градом. Я стала боятьсявыходить на улицу, только по крайней необходимости. Даже работу нашла надомную.Но и это не помогло. Одуванчик сговорился с какой-то бабой, за которую я тебя сперепугу приняла, и заслал ее ко мне под видом социального работника. Она мнекрысу дохлую подкинула и ключи сперла. Пришлось опять переезжать…

– Не выход, Валя.

– Понимаю, – устало выдохнула подруга, – нодругого выхода я найти не могу. Была б одна, застрелила бы его, и дело сконцом! Но у меня дочь, я не могу в тюрьму…

– Никогда убивать не нужно, – урезонила ееИрка. – Достаточно будет отправить Одуванчика обратно в психушку.Желательно – на всю жизнь.

– Ох как хотелось бы! Но каким образом?

– Надо подумать…

– Некогда думать. Я уже на пределе. Еще чуть-чуть, и всама психушку угожу.

– Ты должна уехать из Москвы. На недельку или на две,пока я не найду человека, способного тебе помочь.

– Мне нельзя помочь, – упрямо буркнула Валя.

– Глупости! Достаточно установить за Одуванчикомслежку, заснять все его «забавы» на видео и заручиться свидетельскимипоказаниями. Удивляюсь, как тебе самой не пришло в голову…

– Я ничего не соображаю, Ира! А подсказать некому было.И помочь тоже. – Валентина опустила голову. – Я всех друзейрастеряла, а родственникам до меня нет никакого дела. – Она встала,подошла к окну и опасливо выглянула из-за занавески на улицу. Не обнаруживничего подозрительного, вернулась на свой табурет и добавила горько: –Ехать мне, кстати, тоже некуда.

– В Ольгино поедешь?

– В Ольгино? – спросила Валя с такойинтонацией, будто впервые услышала это название.

– Бабулина квартира сейчас пустует…

– Старушка умерла?

– Дед умер, а бабуля жива, но приболела и переехала кЛеле. Поживете с дочкой пока там.

– Да неудобно как-то, – смущенно пробормоталаВаля. – Я тебя… а ты вон как… обо мне… – Она подняла на Ирку глаза, вкоторых стояли слезы. – Прости меня, Ир, я такая гадина! Но мне тогда такхорошо было – муж, дом, беременность… Так не хотелось омрачать…

– Ничего, Валя, я понимаю.

– Правда?

– Ты всегда была эгоисткой, – честно сказала Ирка.А потом добавила, покривив душой: – Другого поведения я от тебя и неждала.

Валя порывисто подалась вперед и крепко обняла Ирку. А когдаоторвалась от подруги, шмыгнув носом, спросила:

– А ты день рождения где будешь справлять? Я помню, ону тебя в конце декабря…

К Милиному дому Ирка подъехала уже затемно. Выгрузиласьиз машины и тяжело похромала к подъезду. За сегодняшний день она устала так,как не уставала даже на зоне. Причем устала именно физически, хотя почти всевремя на пятой точке просидела. Очевидно, огромная моральная нагрузка ударилапо всему организму, и теперь Ирка чувствовала себя просто разбитой. Да и ногаразболелась сильно. Как перед грозой!

– Ирина! – услышала она негромкий мужскойголос. – Здравствуйте.

Ирка обернулась на оклик и увидела Макса. Он стоял возлесвоей машины, старого «Паджеро», а рядом с ним сидела огромная черная собака вшипастом ошейнике.

– Как зовут? – спросила Ирка.

– Кого? – удивленно переспросил Макс. – Меня?

– Собаку.

– А-а-а… – Он хмыкнул, но не улыбнулся.А Ирке так хотелось вновь увидеть ямочку на его щеке. – Это Чак. Молодойотец. Позавчера Матильда, дама его сердца, ощенилась.

– Могу я поздравить молодого отца?

Макс утвердительно кивнул. Ирка подошла к красавцу-добермануи погладила того по голове. Пес милостиво позволил себя приласкать, но, когдаона убрала руку, потряс ушами, будто протестуя. Ирка засмеялась. Макс скупоулыбнулся, но ямочка все же успела мелькнуть на его щетинистой щеке.