Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Знала, конечно, и Марыся Сташевская, но Коля заверил, чтобеднягу Марысю безжалостно запугали. Теперь ее необычный голос сипнет при одномтолько имени Балицкого. Даже на своего соседа — моего дедушку Казика — она неможет смотреть без содрогания, потому что он тезка Казимежа.
Больше о Балицком в Быдгоще никто и не слыхивал. ТетушкаКазимежа умерла три года назад, а других родственников у него не осталась. Онбыл, как и я, сирота.
Отправить меня решили железной дорогой. Самолеты казалисьуже ненадежными. В Варшаве я погрузилась на скорый поезд и безвылазно сидела всвоем купе, в котором находились еще три человека: двое мужчин и одна женщина.Уверена, были они людьми непростыми, что мне придавало уверенности: авось, непогибну в пути.
Смерть Казимежа…
Чем дальше время уносило меня от того страшного дня, темнестерпимее становились горе и боль утраты. Если в Польше я еще как-тодержалась, то, подъезжая к Питеру, уже белугой рыдала. Я страдала. Казалось,теперь так будет вечно.
В Петербурге я вышла из поезда и под невидимым присмотромотправилась в свою квартиру. Там я находилась до середины ночи, естественно,под охраной четырех бравых ребят. Потом меня заставили нацепить какой-тоужасный парик, не менее ужасное пальто и повезли домой к Коле.
Капа, оказывается, действительно с нетерпением меняподжидала. На лице ее отразилось такое сочувствие, что я завыла у нее на грудистрашным воем. Она гладила меня по волосам и приговаривала:
— Девочка, успокойся, все будет хорошо.
«Разве может быть хорошо без Казимежа?» — думала я, но невозражала.
Потом Капа повела меня на кухню, напоила чаем, дала мнекаких-то пилюль и уложила в постель.
Лишь утром я поняла, что сплю на семейной кровати, накоторой, может быть, Капа и Коля занимались любовью. Сама Капа переселилась вгостиную на потертый диван.
Пока я размышляла над тем, какую линию гнуть в отношениях сКапой, ее непривлекательная физиономия показалась в двери.
— Проснулась? — шепотом спросила она, просунув голову вприоткрытую дверь.
Я с недоумением смотрела на эту говорящую голову и тосковала.
«Подлый Коля. Подложил мне свинью», — думала я, не собираясьвступать в дружбу с Выдрой, хоть и очень она к этой дружбе стремилась.
Думаю, в интересах того же Коли. Звездочки на погоны мужаона решила на мне заработать, не иначе.
— Мы сейчас встанем, умоемся и пойдем пить кофеек, —сюсюкая, сообщила Выдра.
Знаком я показала, что хочу остаться одна. Когда говорящаяголова скрылась, я долго лежала в постели, вспоминая Казимежа. И долежалась дотого, что поняла: возникла необходимость выпить. Разумеется, с горя..
Я оделась, вышла на кухню и традиционным жестом дала хозяйкепонять о возникшем с горя желании. Капа мгновенно меня поняла и полезла в шкафза графином. Потом я полировала свое горе водочкой, а Капа старалась меняразвлечь, пускаясь в воспоминания. К воспоминаниям ее склоняло все, за что онани бралась.
— Это подарок свекрови, — зачем-то просветила меня она,кивая на чайник. — Коля майора как раз получил. Нет, вру, он тогда еще былкапитаном.
С радостной грустью она призадумалась.
Люди так старательно считают годы своей жизни, словнособираются потратить их с пользой или верят, что есть смысл в прожитом. Когда яувидела то, что осталось от моего Казимежа — гениального, фонтанирующегооткрытиями, идеями, — я осознала: жизнь не имеет смысла. Любое начинание — этовсего лишь утро вечера, за которым Ничто, Пустота: неизбежно наступит ночь,несущая вечный покой. Не к этому ли покою стремится все? Все живое!
Ах, жизнь моя утратила смысл!
— Точно, чайник у нас появился, когда Коленька былКапитаном! — радостно воскликнула Капа, очень некстати проникнув в моюфилософскую мысль.
"Чайник — критерий истины, — с горечью подумала я. —Как живут наши люди? Появление в доме какого-то чайника не может быть событиемзнаменательным, даже если его подарила свекровь. Впрочем, как появлениехолодильника, телевизора и даже спального гарнитура. А ведь эти предметы бытаявляются вехами в жизни российских людей. В чем-то не права моя Родина, которойя (горемыка и неудачница!) обязана всем.
В чем-то не правы мы все!
И они, харизматики".
Уж простите меня за неуместные мысли политическогохарактера. Но ИХ политика — это наша плохая жизнь, от которой, увы, никуда намне деться. Нам, простым людям, остается только страдать от чужойхаризматичности. Вот бабуля моя, кстати, тоже харизматичка…
Ой, нет, о бабуле или молчу, или только хорошее!
Выдра тем временем перешла к культурной части программы. Онапритащила семейный альбом, из которого я узнала: оказывается, у нее быливолосы. Я смотрела на фото, на крашеные перья Капитолины и не верила своимглазам. Юная и симпатичная Выдра сидела рядом с худосочным невзрачным Колей,который всеми своими костями стремился и жался к ней. Она же, я говорю о Выдре,демонстративно давала понять, что еще окончательно не решила, нужен ли ей этотчахлый задохлик.
«Ну надо же, — поразилась я, — Коля был страшненьким, а Капа— красавицей. Как все меняется в этом мире! Как все меняется!»
— Капитолина, — спросила я, впервые испытывая симпатию к нейи называя даже по имени, — ты мужа любишь?
Она вздрогнула, испуганно на меня посмотрела и.., крепкозадумалась.
Надолго!
— Моя мама была против, когда я за него выходила, — сказалаона, когда я про вопрос свой уже и забыла.
— Зачем же ты вышла за Колю, раз у тебя не осталось болееярких о нем впечатлений?
— Боялась, что другого жениха не найду. Кавалеры-то были, нопутевых — ни одного. Коля был некрасивым, зато подавал надежды. А теперь онпревратился в красавца, но надежд больше не подает. Сколько он крови моейвыпил! — воскликнула Капа и, опомнившись, быстро добавила:
— Вообще-то он добрый мужик.
Пришлось ее мысль продолжить:
— Ага, добрый, как все мужики, когда их к телевизору надиванчик положишь, сытно накормишь и пообещаешь собой не тревожить. Уж я, МузаДобрая, разбираюсь в чужой доброте.
Капа немедленно поняла, что я свой человек. Придвигаясь комне поближе, она прошептала:
— А правда, что ты потеряла на днях жениха? Вздохнув, япризналась:
— Да, он погиб.
— Знаешь, когда я увидела тебя в Гостином Дворе, сразуподумала: «Благополучная, зажралась, земли под собой не видит». И так мне сталотошно!