– Я таких знавал, – ответил он коротко.

Она изумилась:

– Правда?

– Точно, точно.

– Странные люди, – проговорила оназадумчиво. – Интересные, наверное. Ну а ты зачем ему это говорил? Еслизнал, что откажется?

– Давал шанс, – объяснил Олег. – Человекунужно всегда давать шанс. Конечно, не тогда, когда распростерт под тобой, а тыуже замахнулся мечом… Тогда за любой шанс ухватится! Не-е-ет, надо вот так,когда он еще уверен в своей мощи…

– Свинья ты, – сказала она с упреком. – Тыдавал не шанс, а видимость! Нет, конечно, шанс давал, но подстраивал так, чтобыон его не принял!.. И тогда твоя совесть как будто бы чиста.

Он помолчал, к чему-то долго прислушивался. Барвинокзабеспокоилась и начала оглядываться по сторонам, смотрела на стены, какие-тоне такие, а он наконец вздохнул с облегчением.

– В самом деле чиста.

Она вздрогнула.

– Кто?

– Совесть, – объяснил он. – Сейчас поговорилс нею, спросил, и она ничего, не возражает.

– Гибкая, – сказала она саркастически. –Податливая! Всегда уговорить сможешь.

Он возразил с недоумением:

– Ничего я не уговаривал…

– Она к тебе на лету подстраивается, – объяснилаона. – Угодливая.

– Это ж хорошо, – сказал он важно. – Какженщина! Я имею в виду, настоящая женщина.

Она буркнула:

– Много ты видел настоящих.

Разговаривать с ним враз расхотелось, она смотрела передсобой надменно, абсолютно не замечая его, что идет рядом сосредоточенный начем-то важном, как он полагает, на ерунде какой-то, брови сдвинуты, лицовнимательное, щеки слегка запали, скулы красиво и четко вырисовываются на удлиненномлице, нижняя челюсть тяжеловата, губы прорисованы красиво, ничего не скажешь,но трудно себе представить, что они могут делать еще что-то, помимо хлебаниясупа…

Обращенное в ее сторону плечо блестит в тусклом багровомсвете, выглядит то как шар размером с ее голову, то при шевелении в немпроступают толстые мышцы, а ниже под кожей перекатывается могучий бицепс,толстый, как сытый удав, даже когда лениво расслаблен. На предплечье широкийстальной браслет, ей вполне подошел бы вместо пояса, а на запястье браслетнастолько широк, что уже почти и не браслет.

Ее плечи передернулись, когда она вспомнила, как он совсембесстрашно принимал на это железо удары мечей и топоров, ничуть не беспокоясь,что рука переломится.

– Ты силен, – проговорила она, – ты чудовищносилен…

Он подумал, заметил с тяжеловесной объективностью:

– Он был силен тоже.

– Нет, – возразила она, – я не о мышцах… Тысилен своими убеждениями! Но они у тебя какие-то повернутые, жестокие,бесчеловечные!

Он проворчал:

– Это у меня бесчеловечные?

– У тебя!

– Почему?

– Не понимаешь? Да тебя, если узнают, что творишь,проклянут все люди на свете!

Он поинтересовался с той же неуклюжестью:

– Почему?

Она остановилась, он тоже замер, удивленный ее вспышкой, аона прокричала отчаянно ему в лицо:

– Ты отнимаешь у них надежду! Жизнь тяжела… а у кого нетяжела, то сера и беспросветна. Каждый селянин, одурев от однообразия работ,мечтает найти что-нибудь чудесное. Говорящую щуку, палочку-выручалочку или хотябы ковер-самолет. Если нет, есть надежда, что повезет хотя бы в лотерее!

Он смотрел на нее с удивлением. Хорошенькая куколка, и когдараскрывает свой хорошенький ротик, то ожидаешь услышать сладкое пение илисладкое щебетание, но когда слова идут умные и резкие, даже не замечаешь еебесстыдно огромных глаз и роскошных золотых волос.

– Ты права, – сказал он. – Ну, а как иначе?

Барвинок шла за ним, опустив голову, сглупила, не выдержала,с языка сорвалось то, что не должно бы, и лишь одна надежда, что волхв, как ивсе мужчины, слишком самоуверен, чтобы обращать внимание на ее мелкие промахи.Мужчины больше всего любуются собой и своими поступками, на замечания нереагируют, а уж если что-то говорит женщина, то слышат только воробьиноечириканье, а не связную и осмысленную речь…

Ступеньки вывели к двери, она показалась Барвинок плотнозакрытой, но Олег пнул ногой, и отворилась легко, будто из тонких досок.

За воротами распахнулась все та же ночь, необъятная ивластная, звезды блещут холодными льдинками, ярко-оранжевый месяц виситгрустный, медленно тающий, как леденец, от него идет едва заметное тепло.Страшный странный лес исчез куда-то…

– Кони на месте, – сказал он довольно.

– Ночь еще не кончилась, – возразила она.

Он сдвинул плечами.

– Я не сказал, чтоб ты не тревожилась, здесь было полновсякого зверья…

– И ты оставил в таком месте коней?

– Как видишь, защита устояла.

Она пугливо огляделась.

– А теперь? Не набросятся?

Он отмахнулся.

– Когда колдун не слишком… силен, все им созданноевскоре исчезает.

Лошади тихонько заржали, приветствуя хозяев, Барвинокпогладила свою по длинному носу и поцеловала в бархатные губы, мстительнопоглядывая на волхва, смотри и завидуй, морда занудная, тошнит от твоейправильности..

Крыша постоялого двора нещадно блещет в лунном свете так,словно вся из чистейшего золота, небо черное, даже звезды померкли, а дворосвещен так ярко, что можно рассмотреть каждую оброненную соломинку.

Барвинок чувствовала себя голодной, но крепилась и не ныла,раз уж волхв даже не заикается о еде, однако Олег, словно чувствует ее так же,как она себя, сказал потеплевшим голосом:

– Перекусим сперва, а потом и в постель…

Он смотрел серьезными глазами, она смятенно подумала, чтокогда-то перестанет возмущаться и просто ляжет. У края или у стенки, где самавыберет. Все-таки у нее есть выбор! Но что-то не чересчур уж… с размахом.

Она подавила толчок радости, но поморщилась и спросилаязвительно:

– Вот так сразу?..

Он фыркнул:

– Еще полночи впереди, не заметила?.. Поужинаем, авыезжаю я на рассвете.

– Ты? – спросила она. – А я?

– И ты, – ответил он, – если проснешься.

Она сказала сердито:

– Что за мужской эгоизм? Все «я» да «я»! Почему не«мы»?

Он кивнул.