И каждый раз, гася фонарь, он понимал, что все больше становится тем одиноким отшельником, которым ему и следовало быть. С ее уходом он снова перестал общаться с кем бы то ни было, кроме парней, которых обучал боксировать. Что, как он вынужден был теперь признаться себе, доставляло ему немалое удовольствие.

Кроме того, он обнаружил, что стал прислушиваться к разговорам: шутка здесь, пара слов там, — но все так привыкли к его молчаливости, что говорили не слишком много.

С уходом Дженис каждый день казался однообразным до отупения. Люк почти жалел, что здесь не нашлось больше пьянчуг‑баронетов, за которыми требовалось бы приглядывать. Ну ладно, нет, это не слишком благородно с его стороны. Но он не прочь был снова увидеть двух бездельников‑лордов — самодовольного Раунтри и туповатого Ярроу, — которые в спешке покинули Холси‑Хаус в тот же день, как состоялась та злополучная поездка. Над ними хоть посмеяться можно было.

Женщины, гостившие в усадьбе, тоже уехали. И хоть дороги все еще оставались труднопроходимыми, поэтому леди Дженис уговаривала их задержаться с отъездом, мисс Бренсон, по словам Эрона, заявила, что американцы никогда ничего не откладывают на потом и ничего не боятся. Дженис, миссис Фрайди и Изобел махали отважной троице вслед носовыми платками, улыбаясь и желая удачи, когда она пустилась в путь.

А в конюшнях по‑прежнему не происходило ничего примечательного. Новых жеребцов не приобрели, и время жеребиться кобылам еще не настало. Эрон и другие младшие конюхи, вдохновленные примером страдавшего от безысходности Люка, каждый вечер вместе с ним колошматили мешки с овсом для укрепления своих мускулов и выносливости. Оскар сидел в сторонке и наблюдал. Он сам в юности занимался боксом и мог кое‑что подсказать молодежи…

Единственным заметным событием в рутинной жизни усадьбы, когда снег по большей части сошел, стал приезд в Холси‑Хаус брамблвудского викария. Люк, мельком заметив леди Дженис, встречавшую почетного гостя на парадной лестнице, тут же вспомнил день, когда чистил эту лестницу от снега для нее.

Как все могло чертовски измениться меньше чем за две недели!

— Викарий никогда прежде сюда не заявлялся, — заметил Эрон, вгрызаясь в сочную куриную ножку за обедом. — Какого дьявола ему здесь надо?

— Следи за своим языком! — прикрикнул Люк и одним глотком осушил кружку эля.

Эрон сделал недовольную гримасу.

— Это вы мне говорите? А сами ругаетесь всю неделю, как матрос.

— Делай, как я говорю, а не как делаю.

— И не только это. Вы в последнее время и пить больше стали, — не унимался юноша. — Лучше следите за собой, а то ваш плоский живот обрастет жиром.

— Будешь указывать мне, что делать? — взревел Люк, окинув его убийственным взглядом.

Глаза Эрона расширились, и он стремительно выскочил из‑за стола, не дожидаясь, когда Люк ухватит его за подол рубашки и надает по шее.

Уже издалека, с безопасного расстояния, Эрон крикнул:

— И не забудьте про собрание!

— Собрание? — спросил Люк. — Что за собрание? Кто приезжает на этот раз? Король?

— Нет! — рассмеялся Эрон. — Брэди прибывают через два дня.

Люку с трудом удалось скрыть досаду, и он посмотрел на Оскара.

— Да, почтовой каретой, — подтвердил кучер Дженис. — Его светлость сегодня днем получил уведомление.

Поняв, что Люку сейчас не до него, Эрон, раскрасневшись от возбуждения, заметил:

— Дворецкий сказал, что слышал, будто маркиз воздержался давать согласие на брак дочери, пока не встретится с герцогом лично и не поговорит с леди Дженис. И с ним прибывает почти вся семья.

— Боже милостивый, но ведь их так много, да? — Люк вопросительно посмотрел на Оскара.

— Совершенно верно.

— И мы должны произвести на них благоприятное впечатление. — Эрон ухмыльнулся. — Вот зачем нас собирают сегодня.

Оскар покачал головой:

— Маркизу и маркизе не понравится, что Холси уже подарил леди Дженис то роскошное рубиновое ожерелье.

Люку это тоже не понравилось, но вряд ли его мнение кому‑то интересно.

Когда Эрон ушел, за столом остались только Люк и Оскар. Старик откинулся на спинку стула и бросил куриную косточку на тарелку.

— Вы ее любите, верно?

— Кого? — раздраженно спросил Люк.

— О, вы прекрасно знаете кого. Леди Дженис. Вы всегда прибегаете к всевозможным уловкам, чтобы побольше разузнать о ней.

— А вы никогда ничего мне не говорите. — Люк скрестил руки на груди и уставился в окно на коричневые прогалины, проступившие по всему выгону.

— Я просто пытаюсь отвлечь вас и заставить думать о чем‑нибудь другом.

Люк обернулся:

— Это не помогает.

Кучер пожал плечами:

— Когда‑то, очень давно, я был влюблен в леди Брэди.

— Леди Брэди?

Люк казался таким ошарашенным, что Оскар заметил:

— Вот видите? Вы понимаете, насколько это неправдоподобно.

— Если вы думаете, будто мне нужно напоминать, что я не могу получить леди Дженис…

— Нет. Вы разумный человек, — перебил его Оскар. — Но если позволите, расскажу вам свою историю. Когда я в первый раз увидел леди Брэди в ее швейной мастерской, это была прелестная маленькая мисс с чудесной улыбкой, побуждавшей вас благодарить Господа Бога за то, что живете на свете. Я безумно влюбился. Одновременно с лордом Брэди. — Кучер покачал головой и невесело рассмеялся: — Хоть мы и не из господ, у нас есть сердце.

— Лорд Брэди знал?

— Конечно, знал! Только она‑то полюбила не меня, а его. И он вовсе не задирал нос, хотя и жалел меня.

Оскар умолк, и вспышка боли на его лице сказала Люку, что эта история не пустая выдумка.

— Он дал мне на то Рождество сорок фунтов. Жалованье за целых два года. И предложил, когда пожелаю, пользоваться его рыбачьим домиком в Баллибруке.

— Вам повезло.

Оскар рассмеялся:

— А затем он сказал, что я бесстыжий старик: леди Брэди была на добрых двадцать лет младше меня.

— Вы и есть бесстыжий старик. — Люк наклонился вперед, улыбка соскользнула с его губ. — Значит, можете дать мне совет? Только не говорите, что этого не должно было случиться: знаю не хуже вас.

— Не стоит так убиваться. Просто продолжайте жить, а время все расставит по своим местам. У меня получилось, так что жаловаться грех.

— Но вы так и не женились… — заметил Люк.

Оскар усмехнулся:

— Я был не из тех, кто женится. Мои чувства к леди Брэди не были такими глубокими, как у лорда Брэди. Это была скорее страсть, чем любовь. Даже если бы мы с ней были равными по положению, я не стал бы ее добиваться. Я люблю свою свободу…