Эмин напирал. Партнеры отворачивались. Династия ослабевала. Где-то мелькал Альберт… а о нем было страшно даже думать. Человек без принципов и границ. Его появление в этой войне не сулило победы. Оно не сулило ничего хорошего.

— Здравствуйте, — прочищаю горло и выдавливаю, — Рустама сейчас нет. Что-то случилось?

Отступаю на шаг, позволяя Эльдару войти.

Мне становится не по себе. Подавляющая энергетика поплыла по квартире.

Что-то случилось. Страшное. Непоправимое.

Эльдар не отвечает. Успевает лишь сделать шаг вглубь квартиры, как следом дверь вновь распахивается.

— Рустам! — выдыхаю с облегчением.

Рустам на меня не смотрит. Его брови также сведены к переносице. Атмосфера накаляется вмиг.

— Следуй за мной, Рустам, — грохочет басом Эльдар.

И уходит в гостиную. Там он берет пульт от телевизора.

А я все еще не понимаю, в чем дело. Не понимаю.

Пока Рустам не оттесняет меня к стене и почти в лицо не цедит:

— Я. Велел. Никому. Не открывать. Дверь.

— Я…

У меня голос пропадает. Вмиг. Кусаю губы, не в силах защититься.

— Это же твой отец, — хриплю шепотом.

— А ты сестра его злейшего врага! Когда ты будешь меня слушаться, Полина?! Когда?!

Я смотрю в его потемневшие глаза и не узнаю своего мужчину.

Теряю дар речи. Голову опускаю. Руки сцепляю в замок не с первого раза — трясутся.

Голову покорно опускаю, лишь бы он слез моих не видел.

— Ты не знала, кто пришел, — вкрадчиво продолжил он.

— Знала.

— Не знала!

Рустам не в себе. Или я все еще не привыкла к его миру.

— Это мог быть не он, — шипит он, — а ты не знаешь, на что способны люди во время передела власти. Во время сильного шторма. Цунами. Во время войны. Они прознают о тебе и придут, чтобы позабавиться с женой Басманова. А ты знаешь, какую ценность для этих ублюдков имеют беременные жены?!

Лопатки не чувствуют ничего. Так сильно я в стену вжимаюсь. И говорить не могу.

— Такие гиены вроде Альберта в самое слабое бьют. В женщин. Беременная женщина для них — отдельный вид удовольствия. Их трахают, ими забавляются…

— Перестань! — кричу я, забывая о существовании Эльдара.

— Их насилуют, чтобы потом мужьям каждый раз об этом напоминать!

— Ты говоришь бред! — кричу я, не веря.

Глаза Рустама совсем звереют. Он отшатывается от меня и с силой запирает входную дверь изнутри.

— Я рад, что ты в своем розовом мире зовешь это бредом, — цедит он напоследок, — но впредь не забывай, за кем ты замужем.

Телевизор громыхает. Эльдар делает звук громче.

Чтобы привлечь внимание. И ему это удается.

— Послушай, кто говорит! — метается Эльдар в гостиной.

Вместе с этим я начинаю слышать голос. Мы с Рустамом подходим к телевизору — оттуда на нас смотрят лица журналиста и… моего брата.

Максима о чем-то спрашивают, а он что-то отвечает — уверенно, спокойно.

Следом я начинаю слышать. И сразу понимаю, что Максим стал вовлечен в игру. В жестокую и беспощадную игру.

— Да, Басманова Карина носит моего ребенка, но ее семья упорно скрывает это от своего окружения. Карине пришлось забрать документы из института, и сейчас она круглосуточно находится в квартире своих родителей в центре города.

Боже… боже…

Сразу «ощупываю» лицо брата на наличие гематом, ссадин и других следов от пыток.

Но таковых я не нахожу.

Максим… мой брат! Живой, невредимый.

— Вы любите Карину? Вы готовы жениться на ней, если Басманов Эльдар вам это позволит? — спрашивает журналист.

И брат отвечает. Сразу. Максим был готов к таким вопросам. Он знает, что делает и против кого он идет.

Его научили.

— Да, я очень люблю Карину. И я женюсь на ней. Я хочу и имею право быть отцом для своего ребенка.

Это крах.

Это то, о чем говорил Рустам.

Это конец.

— Я хочу, чтобы своего ребенка воспитал я сам, а не чужая ему приемная семья! — чеканит Максим со злостью.

И я не узнаю его. Это другой мужчина. Умело настроенный кем-то, умело натренированный.

— Вы утверждаете, что Басманов Эльдар уже нашел приемных родителей для своего внука?

Произнеся эти роковые слова, молодой журналист снова поднес микрофон к моему брату.

На Максиме был надет горчичный джемпер. Выглядел он немного потрепанно, но я сразу поняла: это для образа. Он сказал, что ему пришлось бежать. И этому требовалось подтверждение.

— Я не могу утверждать, что Эльдар уже нашел приемную семью, поскольку долгие месяцы я находился в заточении.

Максим, что ты такое говоришь?

Рустам тебя спас. Спас ценой своей жизни, ценой власти и репутации…

Ах, да. Ведь ты этого не знаешь. Вот и говоришь то, чего говорить было нельзя.

Что теперь будет?

— Напомню, что рядом с нами находится бывший московский бизнесмен Ковалев Максим Андреевич. Вот уже долгое время он не может увидеть женщину, которая носит его ребенка. Уважаемый Эльдар Тимурович, мы обращаемся к вам за ответом. За что вы преследуете Ковалева Максима? За любовь — взаимную и светлую? За что вы лишаете свою дочь права выбора?

Эльдар краснеет у меня на глазах.

Злится. Кулаки сжимает от ярости. Так, что вена на его лбу вздувается и начинает ритмично пульсировать.

— Вам… вам нехорошо? — я касаюсь его плеча.

И почти сразу об этом жалею. Эльдар переводит на меня невидящий взгляд, от которого становится страшно.

— Максим, а кто помог вам выйти на связь? Кто помог сбежать? — вновь пробивается голос журналиста.

— Я бы не хотел афишировать имена людей, которые очень помогли мне, — мягко улыбается брат.

Что это все значит? Неужели Эмин нарушил условия договора? Или это из-за упрямства Эльдара Шах пошел на такие действия? Он фактически нас убил. Всех нас.

Заключительные слова брата становятся финальным ударом. Глядя прямо в камеру, на нас троих, он яростно чеканит:

— Я обращаюсь к Басманову Эльдару. Если вы не согласитесь на мирные переговоры, тогда мне придется рассказать всей стране о том, какой беспредел творят ваши сыновья. Вы прекрасно знаете, о чем я говорю…

Сказать, что Эльдар был в ярости, ничего не сказать.