— Родная, я для тебя все сделаю. Для вас, — поправляется он, — все, что было в моих силах, я уже сделал. Теперь ждем, когда Эмин выдвинет требования.

— Все-таки ты… помог Эмину, да? — выдыхаю я.

— Тихо, родная. Не лезь. Не нужно тебе много знать, — пытается казаться жестким.

— Все-таки ты… — блаженно прикрываю глаза.

И целую Рустама. Первая целую.

И благодарю его.

Всю ночь благодарю.

Нежно и с чувствами. Без остатка себя дарю.

— Любишь меня, Рустам? — выдыхаю ему в губы.

— Люблю.

— И я тебя… почти… скоро… Только, пожалуйста, не оставляй меня. Не холодей. Не разрушай.

Наше счастье длилось ровно месяц. Месяц передышки, чтобы вновь окунуться вглубь, в неизвестность. Как только я закрыла сессию, Рустам приказал перевезти мои вещи к нему домой.

Вечером того же дня я сделала перестановку в нашей комнате по своему вкусу. Рустам был не против, и я нашла применение его трем коробочкам-сюрпризам. Все-таки на этот раз его сюрпризы были не такими жестокими. Почти…

Теперь, когда Рустам возвращался домой, и мы садились ужинать, он делился со мной почти всем. Особенно по вечерам мне удавалось выяснить больше. Я уже уяснила, что в мире жестоких мужчин таков наш удел — целовать и выпрашивать информацию, чтобы иметь возможность хоть как-то помочь. Теперь я знала, что Эмин выдвинул свои условия Эльдару. Он открыто объявил о том, что операцией по вызволению Максима руководил он. И мой брат в его руках.

И пока все шло по плану. Это сложно объяснить, но весь этот новый месяц я переживала меньше, чем когда Максим находился в руках отца моего мужа. Рустам просто выбрал меньшее из зол. И я была согласна с ним: идти против отца открыто означало подписать себе смертный приговор. Тогда бы я потеряла и мужа, и Максима.

Казалось бы, Рустам сделал ход конем.

И все должно было пройти гладко. Я верила в это.

— Руста-ам? — протягиваю я шепотом.

— Ммм? — сонно распахивает глаза.

— Рустам, мы хотим сырников.

— Мы? — удивленно.

— Да, мы, — довольно улыбаюсь, — и мы готовы ждать. Только недолго, хорошо?

— Кажется, вы где-то потеряли страх, — хмыкает он.

Но он все равно поднимается с кровати и плетется на кухню, чтобы сделать для нас произведение искусства.

— Со сгущенкой, пожалуйста! — кричу ему в след.

Сессия закрыта, кольцо на пальце, мы встали на учет.

Если бы не боль в сердце от переживаний за брата, жизнь бы и вовсе наладилась. Но не проходило ни дня, когда я не думала о Максиме. Думать и не иметь возможности даже позвонить — это мука.

Лишь вера Рустаму и в Рустама толкает вперед. Заставляет улыбаться и думать, что в жизни нет никаких проблем. Так жить становится легче. Иначе — накрывает до слез, которыми я достаточно затопила Рустама.

Слезы Рустаму не нравились.

— Я не мог иначе его вытащить.

— И не нужно. Тебя терять я тоже боюсь, — шмыгаю носом.

— Почти признание в любви… — в его глазах загорается огонь.

— Почти… — улыбаюсь со слезами на глазах.

Почти, почти…

Еще не совсем.

Но почти.

В конце июня мы были на узи. И уже слышали его сердцебиение. Вместе. Мне кажется, тот момент стал переломным в нашей жизни. В тот день все изменилось. Тогда Рустам окончательно перевез мои вещи к себе, хотя я и без того круглосуточно была рядом с этим мужчиной.

В нас что-то надломилось. В корне жизнь перевернулась. Наша жизнь не могла стать прежней после того, как во мне зародилась новая жизнь.

И вместе с этим у меня в душе поселилось спокойствие. Меня не беспокоило то, от чего раньше темнело в глазах. От чего раньше плохело, и живот скручивало в спазмах. Мне стало легче просыпаться по утрам, хотя в зеркале то и дело я ловила себя на мысли, что живот уже округлился.

Рустам тоже это заметил.

И стал больше времени проводить дома. Возвращаться вечером на час раньше… это дорогого стоило, учитывая ситуацию.

Ситуацию, которая обострилась вмиг.

Которая расстроила тишину и уют.

Взметнула спокойствие, вверх дном все перевернула.

Наступила середина июля. Рустам уехал по делам, а я, как и всегда по утрам, читала новостную ленту, но сегодня там было тихо. Фамилии Басмановых я там не увидела, закрыла вкладку и выдохнула спокойно. День можно считать хорошим. Если не учитывать подозрительно тихое поведение Эмина последние полмесяца и упорное ему сопротивление Эльдара.

Мне интересно только…

Если бы Эльдар узнал, что я ношу ребенка от его сына, он бы смог… переступить через себя? Смог бы отпустить моего брата?

И следом приходит ответ: едва ли. Ведь живым Макс не отступится от Карины. Карина носит его ребенка, и для моего брата это важно так же, как и для Рустама.

Отступился бы Рустам?

Ни за что.

Мы все это понимаем.

Чтобы отвлечься от грустных мыслей, я взяла в руки книгу и положила руку на живот. Сейчас он не большой, под одеждой не видно. Но пройдет еще время, и скоро его станет сложно скрывать.

Моя мама была бы рада, а папа бы гордился Рустамом — как же… Ведь он все сделал правильно. Сначала жена, потом остальное.

Звонок в дверь перебивает мои мысли. Это не Рустам, он всегда открывает сам. Откладываю книгу в сторону и нервно кусаю губы. Рустам запретил открывать кому-либо. А учитывая то, что за человек мой муж, открывать кому-либо дверь мне и самой не хотелось.

Раздается повторная трель.

А вдруг что-то важное? Вдруг что-то случилось с Рустамом?

На носочках я подкрадываюсь к двери. Смотрю в камеру.

За ней — Эльдар.

Сердце прячется в пятках. А мне самой спрятаться негде. Еще одна трель застает врасплох.

Дрожащими руками я открываю дверь. Один поворот, второй.

— Что-то с Рустамом?! — выдыхаю я.

Рустам уходил рано. Приходил поздно. Часто — не в настроении. Операция шла не так. В бизнесе появились проблемы. Все чаще мелькало имя Альберт, а оно всегда было не к добру. Я знала, кто такой Альберт.

— Полина?

При виде меня Эльдар свел брови к переносице. Я заранее сложила руки на груди, закрывая живот от пронзительного взгляда отца моего мужа.

Если Эльдар узнает сейчас — это грозило крахом. Рустам объяснил, что сейчас в их мире и без того все шатко. Если предавать отца — то в конце, ближе к победе. Не в тот миг, когда Басмановы ослаблены.